Кошмары редко посещали Марлин. Точнее сказать, все случаи можно было пересчитать по пальцам одной руки и ни разу не ошибиться... Все, до последних двух ночей, когда не помогало ни успокоительное, ни теплое молоко, ни тренировки до полного изнеможения. Разум отчетливо противился, не желая принимать то ли воспоминания, то ли собственную слабость. Или же наоборот пытался со всем смириться, заодно извлекая из глубин памяти самые разные образы, словно можно было решить все проблемы разом. Но, по факту, они лишь собирались в огромный снежный ком...
Иногда ей чудилось, как она бежит по зимнему подлеску, спотыкается, падает и снова встает. В руки отчетливо впивались колючие ветви, раздирая кожу до крови и оставляя капли на кривых, словно мертвые пальцы, сучках поваленных деревьев, через которые приходилось перебираться. И не было ни конца, ни начала... Только мерцающий в лунном свете снег, похожий на звездную пыль, в который нога проваливалась почти по колено, забирая последний силы, необходимые чтобы просто дышать. Марлин чувствовала это безграничный ужас, безысходность, ощущала, как нечто, стоит ей только остановиться, выдохнуться окончательно, хватает её за волосы, тащит, а потом наступает тьма... В такие моменты девушка, обычно просыпалась, судорожно ощупывая собственную шею, глядя на целые ладони и убеждая себя, что все хорошо... Нет никакого леса и чудовища, преследующего её... Нет этих багровых, алых ягод из собственной крови, что будто бы возникали по её следу.
В другой раз перед глазами вставало мертвое лицо отца. Такое же холодное, рассеченное несколькими осколками, а когда девушка подходила ближе, чтобы в последний раз прикоснуться к родному человеку под простыней оказывался её собственный труп... Изувеченный, искореженный... Да там даже лица видно не было - только выпирающие скуловые кости, да ожоги, словно от кислоты... Но Марлин почему-то точно знала, что смотрит на себя. На собственную шею с расцветающими кровоподтеками и следами от веревки и чужих пальцев, но свои же запястья, переломанные, вывернутые, совершенно неправильные... На такие знакомые ногти или то, что от них осталось с простым прозрачным лаком... содранные в мясо. Тогда она хотя бы могла кричать, чаще всего, падая с кровати и жадно глотая воздух, пытаясь осознать, что до сих пор жива и что на ней совсем не белая простынь из морга, а родное одеяло в мелкий цветочек.
Но порой были и почти безобидные с виду сны. Тихий вечер, лампа, вальс, играющий по радио и мягкие отцовские руки, сжимающие её ладошки. В детстве папа часто ставил её на свои ботинки и танцевал, кружил по комнате, повторяя, что Марлин его самая красивая принцесса. Только в какой-то момент дом словно начинал рушиться, а вместо родительской ладони волшебница обнаруживала совсем чужие руки, крепко сжимающие её запястье до синяков. Этот сон она никогда не досматривала до конца, просыпаясь, стоило только поднять взгляд и увидеть чужие глаза. МакКиннон не помнила ни лица, ни голоса, только движения тонких губ и это ощущение того, что собственные ноги подкашиваются, голова кружится, а потом перед глазами возникает знакомый потолок комнаты.
Только сейчас рядом почему-то оказались такие родные радужки карих глаз, что Марлин невольно моргнула пару раз, пытаясь понять, действительно ли проснулась или это очередная игра растревоженного разума. Но Тобби был настоящим, живым и таким растерянным. А еще держащим ракетку для тенниса, словно собирался ей с кем-то сражаться.
- Я тебя разбудила? Прости, - волшебница чуть приподнялась на локте, виновато потирая переносицу и понимая, что брат тоже почему-то не спит среди ночи, - Ты прав, такие сны точно не стоит смотреть, - она все же улыбнулась, протягивая руку и ласково проводя по рыжим кудряшкам брата, который сейчас казался таким серьезным и готовым её защищать от любых напастей, даже если те были всего лишь выдумкой собственного разума, - Ты с кем-то собрался сражаться или тебе сон про теннис снился?
Отредактировано Marlene McKinnon (2020-07-11 17:12:20)