С тех пор, как была организована их небольшая, но очень беспокойная, группа, работы у Ли Вэя здорово прибавилось. Никто не отменял работу с пациентами, работу с их документами, часы поликлинического приема, ночные дежурства… Все еще только начиналось, устаканивалось, обсуждалось. График, круг обязанностей, отношения в группе, где формального оказалось вдруг намного меньше, чем в привычной работе в больнице. Ли Вэй, еще не обзаведясь статусом “старший”, не имея пока даже оснований мечтать об этом, ухитрился окунуться в такую область общей работы, что как-то слишком быстро стал “особой приближенной к императору”. Об этом беззлобно шутили коллеги, кажется, вовсе не завидуя. По крайней мере, целитель Чан очень на это рассчитывал, потому что это здорово мешало бы их работе. Так-то и ежу понятно, что “заместитель” - это не орден, а объем работы. И конский график, который Чана, кстати, более чем устраивал.
Он как раз закончил проверять цифры, приведенные в статье. Шеф имел правило перепроверять статьи перед их публикацией в журнале, не слишком доверяя их редакторам, и, похоже, у него были для этого основания. Так что, когда тот зашел и позвал к себе в кабинет, он честно решил, что речь пойдет о статье. И даже те несколько шагов, что они прошли от ординаторской до кабинета заведующего отделения, они говорили именно об этом. И только перед дверью обмолвился, что представит ему кое-кого.

На минуту Ли Вэю показалось, ему блазнится. Натурально, зрительные галлюцинации. Желаемое за действительное. А ведь трудовые нормы не просто так установлены. Ну сколько можно проработать непрерывно, постоянно меняя только область приложения сил - и не сдвинуться по фазе? Спать на диванчике под скрип перьев коллег, шаги и  разговоры, взбадривать нервную систему упражнениями и чаем, перехватывать завтрак в больничном буфете, параллельно согласовывая график работы с коллегами…
Она заговорила. Она. Здесь. Миссис. Миссис Мюррей - внезапно.
-Доктор Мюррей, - заметил мягко, разрешая недоразумение и устанавливая для себя её статус. Ему все равно. Замужем она, не замужем - ему все равно. Она снова здесь. Хорошо. Спасибо, Вселенная, сегодня ты сделала хорошее дело.
Он незаметно глубоко вздохнул и медленно выдохнул, благо этот способ успокоиться взбесившееся сердце и причесать вздыбленную нервную систему - самый простой и совершенно незаметный.
-Спасибо, шеф, доктор Мюррей быстро вникнет в работу, я в самом деле хорошо её знаю. - И чуть-чуть улыбнулся одними уголками губ. И в глазах просветлело, будто паутину с окна сняли.
Оставшись наедине в коридоре, не стал спешить увести её в лабораторию. Он столько хочет ей сказать! Он не должен, не может, не имеет права, но так хочет. Хочет коснуться её рук - и прижать их к своему лицу! Хочет обнять её, крепко-крепко! Хочет сказать ей - глупая, глупая, зачем было сбегать?.. Он не может. Не может даже подать ей руки - не примет! Или он её совсем не знает.
-Прекрати, Даф. - Тень досады пробежала по его малоподвижному лицу. - Еще скажи “как поживаете”. Я очень тебя обидел, прости. Если тебе мало одного прости, мы поговорим об этом больше. Но я хотел бы остаться твоим другом. Если можно. Пожалуйста.

Подпись автора

Отчего всемогущий творец наших тел.
Даровать нам бессмертия не захотел?
Если мы совершенны - зачем умираем?
Если несовершенны - то кто бракодел?

Шок, эйфория, счастье! По его лицу не видно, и жесты не выдают, и голос тоже - но он так счастлив! Ладно, черт с ним, пусть не все как раньше, но она здесь! И даже вежливая отповедь, дистанция на шаг дальше, чем допустил он, голос без теплоты - не удар под ребра, а щелчок по носу.
Ты рядом. Я счастлив…
Пять лет назад он сломал их отношения в одну ночь. Все годы их дружбы предал и снес за час? за полчаса? меньше? Он даже не помнит…

Никого ближе её, значимее её у него не было. Он никогда не говорил ей, как ценит её, не клялся в вечной дружбе и не обещал ничего, просто, когда понял, что она навсегда в его жизни, сказал ей свое настоящее имя.
Юнксу, Облако, ты можешь звать меня так, когда никто не слышит. И она звала его так.
А еще он потом долго искал её имя, и лишь через три года нашел: Минджу, Жемчужина. И звал её так, когда больше никто не слышит. И верил, что это навсегда.
А потом детство закончилось, и ему четко и недвусмысленно дали понять, что эту девочку в их семью не примут. Вот качественно навредить ей в случае неповиновения - это всегда пожалуйста.
Он спорил, он торговался, он искал выход. Бесполезно! Он задыхался от нежности к ней и невозможности открыто любить её - и холодел от мысли, что с ней сделает отец, если он посмеет ослушаться. А он бы сделал. Отцу терять было нечего. Его Император отрекся от трона, родины и верных ему людей, теперь старый генерал рвался на вершину здесь.
И снова Ли Вэй не говорил, не обещал и не клялся. Просто был рядом с Дафной, сколько можно. Как друг. И все реже говорил вслух её сокровенное имя. Реже видел. Реже звал её куда-то первым. Женился на той, что выбрал для него отец - и не сказал Дафне. Она узнала из газет.
Переношенная, несбывшаяся любовь разрушала его дружбу. Им бы тогда расстаться честно и не видеться больше, сохранив светлые воспоминания о детской дружбе, но и этого он сделать не смог. Ему не нужны были воспоминания, ему была нужна Дафна…
Он пришел поздравить её с окончанием университета. Никто из её друзей магглов не понимал, чего ей это стоило, каких усилий, только он. Пришел и оказался на магловской вечеринке, столь отличной от привычных ему праздников. Что-то зная от Дафны, что-то наблюдая, как делают другие, он сошел там за своего. И все бы прошло отлично. Если бы не эти магловские коктейли. Ему хватило одного или двух, точно не помнит, чтоб крышу снесло напрочь, свечу задуло и полное расторможение.
Тогда-то он и сказал ей все. Все, о чем молчал годами. Как любит её, как хочет её, как обязательно сбежит с ней на край света. Стихи ей читал, идиот, по-китайски…
Что дома беременная жена - это унесло вместе с крышей. Что отец умер и ничего больше Дафне сделать не может - это он помнил, молодец. А про жену - только наутро вернулось, когда проснулся у школьного приятеля…

Все это промелькнуло в голове, наверное, за миг. И опять не отразилось на лице. Только спокойная отстраненная улыбка - откуда Дафне знать, что он уже сто лет так не улыбался.
-Да, хорошо, конечно. - Руки в карманах рабочей мантии.
Меня все устраивает. Только не исчезай больше.
И все-таки получил - под ребра. Муж - ладно, он пережил. Но еще и ребенок… Ох, Дафна. Просто потому что шок, эйфория и счастье, только потому не изменился в лице. Вежливое, не слишком явное, удивление поверх улыбки, типа ой какая приятная новость. Как там чирикают счастливые матери и отцы, собираясь вместе: а как зовут, а что умеет - нет, на это он сейчас не способен. Но улыбнуться и принять к сведению - да.
-Конечно, Дафна, я понимаю. Удобный график - это легко. Сядем и составим. Давай сейчас твое время потратим на формальности, это недолго. А в курс я тебя смогу ввести только после этого. Мы работаем в условиях некоторой секретности. Без дурацких обетов, но подписи в нужных местах поставить надо и инструктаж пройти. Я пока могу дать тебе только общее представление, без деталей.
И не смотреть на её бедра! Черт, он уверен, что она не рожала и не вынашивала, но, может быть, он просто не увидел этого в те несколько секунд, что смотрел на неё в кабинете заведующего. Не смотреть!

Отредактировано Chang Li Wei (2022-01-24 00:17:15)

Подпись автора

Отчего всемогущий творец наших тел.
Даровать нам бессмертия не захотел?
Если мы совершенны - зачем умираем?
Если несовершенны - то кто бракодел?

Первые дни он очень боялся, что Дафна передумает. Решит, зачем ей это надо - и больше не придет.
Ничего… Это лучше, чем ничего о ней не знать. Но это было бы больно. Может быть, это было бы и лучше, когда просто больно. Боль имеет свойство утихать. Или организм привыкает. Или разум свыкается с ней и игнорирует. Ли Вэй понимал это разумом - и не хотел всем сердцем. Хотел, чтоб осталась.
Она осталась - и это было похоже на пытку хорьком.
Они не друзья - об этом надо было помнить постоянно.
Нельзя смотреть на неё когда хочется. Нельзя спрашивать о личном. Нельзя назвать ласково. Будто связаны руки.
Муж - хорек-ревность кусает больно! Какой он? У Дафны не может быть заурядного мужчины. И не спросить, не узнать, и сплетен не ходит.
Ребенок - он только знает, что девочка. Не должна быть очень маленькой… как мама может оставить совсем кроху? А если большая - не старше четырех, наверное… И, черт меня побери, если ты не врешь! Коснуться бы руки, послушать пульс, послушать жизнь… Что было с тобой в эти годы? Была ли ли благополучна и в безопасности? Когда встретила своего мужа? Уже тогда? Или после? И нет, нет, это тело не вынашивало дитя… Хорек-ревность, остры же твои зубы!

От утра пробуждения после катастрофы несколько дней пропали совсем. Воспоминания смутны и постыдны.
Он уже проснулся с уверенностью, что не увидит её. Слишком хорошо её знал. И все-таки попытался переспорить судьбу. Помчался к ней, к её родителям, в Мунго… найти, перехватить, объясниться! И опаздывал, всюду опаздывал, на четверть часа, на час… Дафна уехала не из Лондона, она уехала от него. Навсегда.
И тогда только дыхание не остановилось совсем, и сердце еще продолжало по инерции гнать кровь. Не стало сил. Не стало света. Ни мыслей, ни желаний, ни воли. Время исчезло, пространство не имело значения,  голоса не могли пробиться сквозь толщу его горя. Возможно, он что-то говорил, может быть, даже внятное, но только чтоб оставили его в покое. Он сделал все, что он него требовали, теперь ему все равно…
А вдохнул снова в родильном отделении Мунго. На него смотрели крохотные черные глаза-пуговки. Потом они сузились, и новорожденный зашелся пронзительным яростным плачем, возвращая ему время, сознание и волю жить. Над пепелищем взошло солнце.

Такое не забывается. Из такого выносят свои уроки. Он вынес: не спрашивай, не приближайся, не выдавай чувств.
Не выдал. Ни разу еще не выдал, как ему правда нравится, когда она заговаривает с ним. И сейчас - сначала голосом откликнулся, потом голову поднял. Посмотрел, куда взглядом указывала Дафна. Серьезное лицо смягчилось едва проступившей улыбкой.
-Конечно!
Хотел бы он предложить ей разместиться в кабинете заведующего, у того сегодня был выходной. Там и стол больше, и стулья удобнее, и есть диванчик, и чайник, и печенье. Но документы лаборатории нельзя выносить из лаборатории без подписи шефа.
-Хочешь, я помогу тебе? Чтоб ты поскорее закончила.
Девочка была - копия Дафна. Такая же серьезная, тихая и глазастая. Такая и должна быть её дочь. До мельчайшей черточки лица, до движения.
-Как похожа на тебя… - Сдался. Ладно, хорошо, дочь. В конце концов, он не специалист в этой области, мог ошибиться. - Могу я поговорить с ней? Как хоть выглядят тихие дети? Моих было бы уже слышно отсюда и до родильного отделения.

Отредактировано Chang Li Wei (2022-01-25 14:16:01)

Подпись автора

Отчего всемогущий творец наших тел.
Даровать нам бессмертия не захотел?
Если мы совершенны - зачем умираем?
Если несовершенны - то кто бракодел?

Насчет начальника - это было не совсем правда, формально никто его начальником над Дафной не ставил. Фактически он не столько командовал или даже руководил, сколько координировал, и разве что в этом смысле его решения как-то влияли на её работу… Но это если придираться и вдумываться. А придираться, и тем более, вдумываться, совсем не хочется, когда звучит это “мой”. Она даже не представляет, насколько её, ручной и шелковый. Да она веревки из него вить может - хорошо, что не знает об этом.
Ему очень хотелось расспросить Мэри сразу обо всем. Сколько ей лет и когда день её рождения. Кто её отец и чем занимается. Счастлива ли её мама. Но, разумеется, ни о чем таком он спрашивать не стал. Они с девочкой очень серьезно изучили друг друга, поговорили на равных, как самые настоящие англичане, и даже немного коснулись погоды, Ли Вэй помог им обустроиться за столом, и убедившись, что обеим удобно, хватает освещения и пространства, вернулся к своей работе. Вот только теперь объем её был заметно сокращен по сравнению с тем, что он планировал часом ранее. Тогда ему совершенно некуда было торопиться. Сейчас было дело, которое совсем не хотелось никому доверять.
Иногда Ли Вэй оглядывался на дверь и видел в проеме краешек платья Мэри. Она в самом деле была очень усидчива и тиха. Трудно было поверить, что бывают дети, не требующие внимания каждые десять минут, не лезущие под руку, не исчезающие внезапно… Как только работа была окончена, он поспешил пообщаться с этим чудом-юдом побольше.
Мэри точно засиделась и была совсем не против прогулки. Они прошлись по всем коридорам больницы, поели в кафетерии полезного бульона с гренками и лечебного мороженного, вернулись к Дафне, обнаружили, что она еще занята и попросили разрешения сходить погулять в ближайшем парке.
И снова он не расспрашивал девочку, просто разговор, петляя, неизбежно касался разного. Он узнал, Дафна и Мэри живут вдвоем, что отец Мэри болен и почему-то живет отдельно, что она по нему скучает и посылает ему с мамой рисунки. Заметил, что Мэри деловито заворачивает в салфетку хлеб и прячет “на потом”. А еще в её походке слабо-слабо, но еще проявлялись, последствия перенесенного в детстве рахита.
Принял к сведению, отложил на потом обдумать. И решил, что не станет ни о чем спрашивать ни Мэри, ни Дафну. Сейчас они счастливы, благополучны, сейчас у них все хорошо. А если он опять тронет что-то не то? Что? Опять сбегут, уже вдвоем?

Дафне не пришлось их искать. Мэри после долгой прогулки заклевала носом и задремала  него на руках, и он не стал спускаться в подвал, послал Дафне записку, где они. Когда та вышла в холл, передал ей сонную Мэри.
-Дочери -улыбка небес. -  сказал вслух.
Я будто на несколько часов вернулся в детство, в Хогвартс, в нашу гостиную. - Этого вслух не сказал. Был очень задумчив, хотя и улыбался.
-Я не звал её, вдруг ты не разрешишь, но послезавтра мы с Тао пойдем кататься верхом. Хочешь с нами? Мэри должно понравиться.

Подпись автора

Отчего всемогущий творец наших тел.
Даровать нам бессмертия не захотел?
Если мы совершенны - зачем умираем?
Если несовершенны - то кто бракодел?