Давным давно все, что по ту сторону реки, было лесом. Не очень дремучим: прогалин, где заплутать рассеянным солнечным лучам в нем водилось в достатке. Гладкоствольные и прямые сосны- хоть сейчас на корабельные мачты- взметывали разлапистые свои кроны вверх, карауля их в водах небесной реки: точь-точь терпеливые рыбаки, что день ото дня тянут сети свои в надежде выловить мелкую, искрящуюся чешуей рыбешку. Сосны удили солнце и ветер; у замшелых их корней вертелись несносными внучатами побеги буйной молодой поросли; поспевала пахучая земляника, а во влажной глубине у самой земли, согретой заблудшими лучами от нечего делать, да обильно умытой беспрестанными теплыми дождями, вырастали грибы с большущими шляпками- с ладонь шириной, а, случалось, и больше. Лес жил собственной тихой степенной жизнью, отгородившись рекой от суетного, но крошечного еще города на другом ее берегу. Горожане сюда прибывали нечасто, да и те, что добирались на утлых своих суденышках, надолго не задерживались. Лес не был дремуч, но вот стар- пожалуй, а не всем людям старость такая по нраву.
Но время шло, город стремительно расставался с пугливым детством, что теряется при старших и робеет от одного взгляда на убеленные сединами виски. С задором, свойственным юности, он раздавался вверх и вширь, и очень скоро берегу своему стал тесен, но от реки в поля, окружающие его с трех других сторон, не отступил. Какая юность отступает, лишь почувствовав намек на препятствие? Сперва расчертили реку пыхтящие темным угольным дымом пузатые баржи, доставлявшие город прямиком к опушке леса; потом над самой водной гладью протянул он длинные руки мостов- то деревянных, то каменных, то из звонкого гладкого металла. Распластанные кисти дорожных развязок накрепко впились в тело леса, день ото дня прорываясь все глубже. Лес отступал, как полагается умудренному старцу- без боя, но город капитуляции не принял: наступал с шумом и лязгом, визгом пил и картечной дробью ударов топоров, горьким саднящим запахом в огне умирающего дерева и прогорклым- машинного масла и битума.
Давно это было. Теперь и по другую сторону реки стоит город; далеко позади осталась юность его, да и зрелость растаяла в туманной дымке, что так часто укрывает ее берега. Подрастерял в задоре и прыти, сонным стал и неторопливым, а новые постройки все норовит подальше держать от воды, будто чует, что еще чуть-чуть и станет она ломить старые его кости. Не хватило сил окончательно извести лес, а тот и отступать не спешит больше: так и приник, привалился к самым окраинам, добродушно посмеиваясь ветром меж совсем не поредевших ветвей. Всё, людьми созданное, дряхлеет быстрее и ветшает печальнее, а лес многие века уже все в той же поре стар, и сколько десятков грядущих веков таким и останется- никому не известно.
А у самой его опушки, да на самой окраине города, так меж двумя мирами и выросшая, словно нейтральную собой очертив полосу- больница. Совсем молоденькая, с иголочки, без страха глядящая в самую чащу большими распахнутыми окнами и в ночи весело подмигивающая маячками заградительных огней на крыше. Такое соседство по нраву всем: и воздух, говорят, особенный рядом с лесом, и тишина стоит такая замечательная, что на поправку здесь идут быстрее, чем где бы то ни было. Порой к белому скромному забору, обернувшему больничный городок, точно пояс- тонкую девичью талию, захаживают незваные лесные гости: пациенты меж собой поговаривали о лисах с огненной шкурой, и тонконогих оленях, кое-кто сочинял и о волках с медведями, но все чаще, конечно, мелкое крутится зверье, привлеченное запахами и подачками с больничной кухни.
А вот люди в лес забредать так и не приноровились- боязно. Разве что по самому-самому краю, не сделав и двух дюжин шагов меж сосен. До первых зарослей ежевики добираются, да там и остаются, разом растеряв всякий иной интерес, кроме сладких кровоточащих ягод. Даже вездесущих нищих и бездомных, которых на окраинах воинствующих городов всегда хватает, у леса не встретишь. И уж точно никто из людей никогда на порог больницы из самой его чащи являться не думал. До вечера вот того,памятного - не думал.
- Живого места нет, погляди только,- Алиса со вздохом отодвигает от себя стопку анализов. Лента кардиограммы соскальзывает со столика юркой змеей, но сбежать и затаиться где-нибудь под ним ей не удается: реаниматолог, сидящий напротив девушки, хитрый маневр этот разгадал и пресек, подхватив у самого пола,- Сердце старика, печень алкоголика, почки диабетика, кровь-как вода, да, ко всему вдобавок, будто месяц из съестного ничего в рот не брал. Возьми его к себе, а, Мишка? От чистого сердца- дарю. Я сегодня щедрая.
Лопоухий, налысо бритый коренастый Мишка хмурится, протягивая ленту меж крупных мозолистых пальцев. Размышляет, прикидывает. В приемного покое тихо, жарко и немного сонно. В процедурном кабинете за дверью негромко переговариваются медсестры, позвякивают флаконы, хлопает крышка бикса. Странный пациент- первый и единственный за сегодняшний вечер, по всем приметам предрекавшийся, как суетной и заполошный. У Алисы перед отпуском последняя ночь, Михаил подменяет коллегу на дежурстве - при таких раскладах спокойной смены и не думай ждать, но точно больницу сегодня со всех карт стерли, люди разом почувствовали, что до утра очень даже протянуть можно и “скорые” позабыли сюда дорогу.
А вот этот паренек, бледный настолько, что кажется почти прозрачным, как-то в темноте не заплутал и до порога себя донести умудрился, лишь там рухнув едва ли не замертво. Насквозь пропахший особым густым лесным запахом, словно стремился весь его на себя собрать, со всех сторон лесом меченный: ладони в потеках янтарной смолы, в всклокоченных волосах- ломанные веточки и древесная труха; прошлогодние листья просыпались из-за ворота не то камзола, не то креативно по современной моде скроенного макинтоша, когда его стали раздевать для осмотра; высокие сапоги по самые голенища в траве и особенной темной земле, которую нигде не встретишь больше, кроме как в лесу. Ни документов, ни имени.
Он что-то бессвязно бормотал и все рвался подняться и идти, но вскоре вымотался окончательно и затих, пригревшись под наброшенным на него одеялом.
- Возьми. Гляди какой несчастный и тихий. Не пьяница, не наркоман, на буйного не похож. Все ж как вы, реанимация, любите. Подлечи, Михаил Константинович,- уговаривает задумавшегося коллегу Алиса, уютно пристроив мерзнущие ступни к теплой батарее, а на коленях- свой обычный большой блокнот. Из-под остро заточенного грифельного стержня по шершавому листу рассыпается ворох пестрых линий. То узлами свяжутся, то протянутся от края до края, обозначив горизонт: над ней небо и чайки, под ней - гладкие завитки новорожденных волн, вспарываемых острой галочкой горделиво выпяченного киля будущего парусника. В неверном полуночном свете приемного покоя рисунок оживает до того, как грифель, распластавшись и осыпавшись, обозначит объем. Сон, из которого Алису вырвал телефонный звонок, краткий, как вспышка боли от укола иголкой; яркий, как пятнышко от капли гуашевой краски, сорвавшейся с кисти: не особо надолго можно уснуть на дежурстве, притулившись в неудобном жестком кресле, но для Лискиных снов, случается, и пары минут достаточно. Не только, чтобы увидеть и почувствовать, но и не растерять по дороге обратно и до мельчайших подробностей вспомнить. Ее привычка рисовать ночные свои путешествия и приключения уже стала притчей во языцех. Не зря же все, кому не лень, поминают в ее связи о кэрроловской Алисе и наперебой советуют остерегаться леса. “Никогда не знаешь”, -вроде шутят, но звучит всерьез-”где подстережет тебя твой Белый Кролик. Как прикажешь нам тут без тебя потом быть?”
Мишка вот не сможет.
- Все равно не возьму, Патрикеевна,- это прозвище никому, кроме него, на ум не приходит и от других на Алису не клеится, а меж тем вернее его не придумаешь,- даже подарочком. Полное отделение лежит, одна свободная койка только и на перевод, веришь вот- ни одного, чтоб тебе не подгадить. Этот- самый приличный, хочешь- проверь. Полечи сама, Лиска, ты же у нас умница. А утром заберу, если никому больше в гости не захочется.
О ней, надо понимать, заботился. Только не случись Мишке заупрямиться, так и ей не выпало бы узнать ничего о том, какие чудеса подстерегают тебя буквально за порогом хорошо знакомой больницы.
Остроносые ботинки вязли в темной влажной земле. Особая живая тишина пробиралась между сосновых стволов, таилась зверенышем у корней и приглядывалась к красному Алискиному пальто, осыпаясь с веток градом мелких звонких капель прямиком на черную ее шляпу с круглыми полями. Помнится, она и не собиралась сворачивать в лес: отчитавшись за смену и выпив кофе с мрачным помятым Мишкой, выскользнула из больницы под бисерный апрельский дождь. Помнит, как несолидно для барышни в красном пальто, бежала, взбивая лужи каблуками, к остановке, чтобы успеть на первый и почти единственный в этот день старый скрипучий трамвай. Кружным путем он неторопливо добирался к самому ее дому, пристроившемуся на другом берегу реки, нависая над набережной. Милое было дело- дремать вот в таких уютных травмайчиках, убаюканной плавным их, раскачивающимся из стороны в сторону, ходом.
Ночь выдалась простая, но бессонная. Странный пациент до самого утра беспрестанно бредил: то лес поминал, то проводника, что похож на белку, но на самом деле- енот-бормотун: "зверь редкий и умней подчас всякого человека". Шептал о дыме и тумане, которыми станет здесь, и о неведомом мастере, что его предостерегал от такого отчаянного путешествия. Но все больше плакал: тихо и горько, как плачут только о том, что потеряно давно и нет ни единой возможности для того, чтобы этому вернуться. Пришел в себя только на краткий миг, когда рассвет ласково расцветил собой мраморную бледность его заострившегося лица вернее, чем это удалось ее лекарствам, и первые солнечные лучи разбились вдребезги в его слезах.
-Пожалуйста, госпожа,- сонная от непрерывности и беспокойности ночного бдения у его постели Алиса лишь подивилась этому чудному обращению, но спорить не стала,- Сна своего я не нашел, и мне отсюда уйти не придется уже. Только ключ мастер велел с проводником вернуть непременно. Предупредил строго. Боюсь, что иначе разгневается и не будет мне тогда покоя ни в этом мире, ни в моем, подлунном. Пожалуйста, госпожа, помогите.
Помнит Алиса еще, как на опушке леса, аккурат на повороте, где тонкая асфальтовая тропинка лихо перемахнула вместе с ней через трамвайные пути, заметила странного зверя: толстые лапки и округлое выдающееся брюшко, острые ушки с кисточками, пушистый хвост вопросительным знаком задорно стоит торчком, но сам весь бурый и при черных очках вокруг темных блестящих глаз. При ее приближении зверек поднялся на задние лапы, принюхиваясь, а потом с присвистом шмыгнул в тень меж деревьями и пропал из виду. Пропал и пропал, какое вот, казалось бы, Лиске до этого было дело. Любопытно, конечно, но пропустишь свой трамвай- и придется нарезать замысловатые круги по самому центру города в тесном душном автобусе, пропитываясь сочащимся по утрам из людей запахом неудовольствия и особой сонной мрачности, что бьет по голове пыльным мешком до тошноты и головокружения.
Правильные мысли, но вот...
Аромат леса укутывает тяжелым теплым одеялом. Остро и звонко звучит в нем спящая хвоя; свежо и сладко-прохладная земля, только-только окончательно сбросившая снежный покров и, то тут, то там, украсившая себя кокетливыми желтыми бусинками первоцветов; горько, точно бы несбывшийся сон- прелая прошлогодняя листва. Лес обступает со всех сторон, и Алиса, недоуменно и растерянно оглядываясь по сторонам, никак не может взять в толк, почему все помнит так отчетливо и ярко, но как забрела в самую чащу- сказать не может, как ни старается. С какой стороны даже пришла припомнить не может, и почему так долго плутает, что дождливый утренний сумрак, который рассекала алым всполохом своего пальто, в одночасье сменился густыми сумерками надвигающейся ночи. На ладони поблескивал неровный кусочек янтаря, забранный в двухцветную сутажную оправу- тот самый "ключ", что незнакомец с трудом снял непослушными слабыми пальцами с кожаного шнурка на шее и порывисто вложил в ее руку, шепча благодарности.
Только вот проводника, которому полагалось в этой странной сказке вручить таинственный "ключ", и след простыл. Пока было светло еще мелькал на самой границе видимости задорный этот хвост торчком и- Алиса готова о заклад была биться,- доносилось неразборчивое с присвистом бормотание. За ним, собственно, она и держалась, полагая, что шутка, кто бы ее не подстроил, хоть и затянулась, но не настолько, чтобы начать паниковать. Но стоило сумеркам сгустить таинственные тени крахмальными рукавами дымки, как зверек пропал, а вместе с ним и бормотание стихло, оставив Лиску один на один с неприятностями.
- Эй! Эй...проводник!- позвала, остановившись, наконец, и прислушиваясь упрямо к воцарившейся тишине. Давненько она не чувствовала себя так глупо.
Тишина интригующе помалкивала.
Где она- не ясно, где дом- пойди разбери. Чья была дурацкая шуточка Лиске с полпинка не представлялось, но в мыслях уже вовсю клубились разнообразные планы не слишком болезненной мести. Только что-то внутри подсказывало, что никакая это была не шутка, а самый настоящий ее просчет.
Да как бы и вовсе не сумрачное помрачение сознания.
- Вляпалась, Патрикеевна,- пожурила себя строго вслух, хмуря по-Мишкиному брови,- и что теперь делать станешь?
В справочнике туриста на этот счет сказано было четко: не паникуй, стой там, где стоишь, обустрой себе безопасный ночлег и ни в коем случае не забирайся дальше в лес, потому как помощь,наверняка, уже в пути.
Насчет последнего пункта Алиса изволила сомневаться. Ее мир, каким она помнила его и с каким каждодневно сталкивалась, так не работал. Как угодно работал, в основном неправильно и косо, но чтоб правильно-видеть не доводилось, сколько инструкций к нему не прикладывали. С инструкцией порой выходило только хуже. Хватятся ее очень нескоро еще, да и искать точно начнут не с леса. Значит, нечего строить из себя женщину-в-беде, тем паче, что книжный этот образ никогда Лиске не нравился. Унизительным казался и стыдным.
Не может же такого быть, что лес на многие километры тянется. Чай,не сибирская тайга- город почти миллионник под боком,- значит, нет смысла прозябать в чащобе, а стоит попытаться из него выбраться.
Прозябать-это она преувеличила. На самом деле в пальто становилось душно. Незнакомый лес парил, точно в глубине его кто-то топил изрядных размеров печь. Должно быть от духоты сумерки то тут,то там стали вспыхивать вдруг неверными призрачными огоньками, какие бывают, если долго смотреть на яркую лампу, а потом всматриваться в темноту. Но стоило лишь попытаться сосредоточить на них взгляд- немедленно гасли.
Разверзшая вдруг под ногами пропасть коварно подманила заплутавшую путницу разрывом меж вереницы бесконечных сосновых стволов, сочащимся лунным светом. Лиска так обрадовалась ему, что ринулась через редкий кустарник и бурелом напрямик, невообразимый подняв шум, за что едва не поплатилась, когда из под каблука со скрежетом и шелестом в пропасть посыпались камни, чуть-чуть не утащив ее за собой.
- Точно сплю. Как проснуться-то?- дыхание,испуганное, забилось поглубже в горло и наотрез отказывалось выбираться более или менее пристойными звуками. Только сипело,шипело и сопротивлялось при виде картины совершенно в этих широтах невообразимой.
Перед потрясенной Алисой, вцепившейся в удачно подвернувшийся под руку корень, раскинулось глубокое ущелье, сплошь поросшее лесом. Деревья цеплялись даже за скалы,что крутыми обрывами опрокидывались вниз, к неразличимому от густого тумана дну. Сумрачное эхо бродило между отвесных каменных стен, многократно умножая все звуки. Лиске чудилось, что даже на затаившееся дыхание ее пропасть отзывается шепотом и шелестом.
Впрочем, шелест-это шаги. По правую руку от нее по самому краю скалы вилась узкая тропинка, и по ней,в двух десятках шагов от девушки, неторопливо двигалась высокая темная фигура, резко очерченная по контуру лунным светом. Еще чуть-чуть, и скрылась бы за краем нависающего над дорожкой скального рукава.
- Подождите!- приструнив, наконец, трусливый выдох и панический вдох, Алиса отцепилась от корня и почти бегом бросилась вслед за фигурой- Постойте! Не подскажете, что это за место?
Она твердо уверила себя, что все это может быть только еще одним ее красочным сном, а, стало быть, нечего тут особенно бояться. Быть может, даже полезно будет как следует испугаться, чтобы, наконец, проснуться.
[nick]Alice[/nick][status]dream within[/status][icon]http://s8.uploads.ru/Uxczw.jpg[/icon][info]<div class="lzname"> <a href="ссылка на анкету">Алиса </a> </div> <div class="lztit"><center> 27 лет; сновидец и снотворец</center></div> <div class="lzinfo"><br> врач по эту сторону ночи <br></div> </li>[/info]