Сейчас, проспавшись после своего «вояжа», Томаш выглядит, возможно, уже не столь безгранично счастливым, зато заметно более вменяемым. В пользу его способности здраво воспринимать реальность говорит хотя бы удивление, отражающееся у него во взгляде, когда Чарльз сообщает ему новость о предстоящей перемене статуса Элоизы. Это хорошо. Значит, понял, проникся, оценил. Поспешная попытка заверить его в том, что Элли ничего не грозило, тоже свидетельствует в пользу сознательности чеха. Чарльзу реакция Томаша скорее нравится, она показывает, что его слова восприняты всерьёз и учтены, так что он хмурится и одаривает Кафку тяжёлым взглядом исключительно в воспитательных целях.
Однако если упоминание о беременности было хитрой попыткой выяснить, не планируют ли они брак по залёту, то Томаша ждёт разочарование: никак комментировать этот пассаж Чарльз не собирается, тем более что и Элли уже слишком близко. Её появление всё меняет, и это тоже хорошо: в противном случае Кафка нашёл бы в его молчании ответ на свой невысказанный вопрос — будь Элоиза в самом деле беременна, Чарльз сейчас не стал бы сдерживать себя, и Томашу бы очень повезло, если бы он отделался подзатыльником и несколькими минутами унижения. Одного ребёнка Элли уже потеряла, и горе тому, кто подвергнет риску второго! С умыслом или нет — значения не имеет.
Но пока беспокоиться не о чем, никто, кроме самого Кафки и гортензий, не пострадал, а Элли уже здесь — сияет, излучая счастье, и стоит её ладони скользнуть по его плечу, как Чарльз почти забывает о том, что только что отчитывал Томаша за его легкомысленное поведение. Это по-прежнему прекрасное, почти летнее утро и начало очередного отличного дня. Пока Элли усаживается рядом с ним, Чарльз мимоходом бросает взгляд на Кафку, к которому прямой наводкой устремилась дружелюбная шишуга. Определённо, чех смотрит на Элоизу с интересом, но никаких признаков враждебности тут не наблюдается. Ну да, это вам не Бен, для которого весь мир вокруг существует с единственной целью — причинять ему боль и порождать соответствующее противодействие, причиняя боль окружающим. Следя за выражением лица Томаша, Чарльз ловит себя на том, что гордится Элоизой и тем, что она любит именно его. Он предпочитает не выставлять личное напоказ, но называть Элли будущей миссис Поттер вслух, оказывается, исключительно приятно.
Вместе с Элоизой на веранду, как бы парадоксально это ни звучало, приходит умиротворяющая утренняя суета. На вкус Чарльза, Элли окружает их нечаянно задержавшегося гостя чрезмерной заботой, которой тот не заслуживает. Но ей, вероятно, хочется быть хорошей хозяйкой, это важно для неё, и Чарльз не спешит её останавливать. Однако он считает необходимым немного скорректировать силу напора её всепоглощающего гостеприимства.
— Не усердствуй сверх меры, — мягко просит он, когда Элли, едва присев, уже готова вновь вскочить с места, чтобы обеспечить Кафку не только штруделем, но и свежим соусом к нему. — Разбалуешь Томаша — мы потом от него не отделаемся, и придётся его убить и закопать под твоими гортензиями.
Некоторые вещи звучат намного лучше, если придать им облик шутки. Правда, на извинения это молодого алхимика так и не мотивирует. Не столь важно. Да и Элли не чужда эмпатия, она поймёт. К тому же, чех хватается за палочку, и уже через несколько секунд на столе появляется наколдованный им букет — довольно необычный, надо сказать, но Чарльз замечает в нём вереск — Элоизе должно понравиться, она уже несколько раз говорила ему о свадьбе в вересковых пустошах.
— Спасибо, Томаш, — отвечает Чарльз. — Это очень любезно с твоей стороны.
На поток предложений Элоизы Кафка отвечает уже не столь любезным, но абсолютно безобидным и искренним смехом. Да, его юный напарник точно не из тех, кто нуждается в поощрении, чтобы «не стесняться».
— За Меропой мы присмотрим в четыре глаза, не беспокойся, — обещает Элли Чарльз. — Она будет вести себя хорошо — да, Меропа?
Шишуга тем временем тычется носом в колени Кафки, но, заслышав своё имя, чутко прядает ушами и обращает восторженный собачий взгляд сначала на Элли, а после и на Чарльза. Оба хвоста при этом продолжают с энтузиазмом рассекать воздух, словно две ветряные мельницы в миниатюре.
Потом Элли уходит, и Меропа в растерянности мотает головой, не понимая, куда податься, поэтому Чарльз подзывает её к себе и почёсывает шишугу за ушами, пока Томаш закуривает и задаёт крайне неожиданный вопрос. Чарльз быстро поднимает на Кафку взгляд, хотя и от Меропы не отрывается, как бы странно ни звучало упоминание о Дарах Смерти в этой утренней идиллии.
— Слышал, — спокойно отвечает он. — И что с ними? Ты веришь, что они существуют?
Многие знают эту старую сказку. Многие считают, что это всего лишь легенда. Но некоторые не перестают искать. Чарльз даже знает одного такого, и этот волшебник менее всего склонен гоняться за химерами, не дающими шанса на практический результат. Но с чего вдруг этот вопрос возник у Кафки? Это любопытно, и Чарльз хочет узнать причину — желательно до возвращения Элли. Впрочем, старинные легенды тем и хороши, что они ни для кого не являются тайной.