[indent] Взвешивать жабьи икринки на латунных весах – каждую по одной – занятие по сложности исполнения подходящее разве что опытному ювелиру. Однако, Кафка проделывал это и без помощи заклинания левитации. Левитировать такую мелочь было равнозначно манипуляциям с кучкой песка. Нет, палочка была ему не нужна. Вооруженные специальными зажимами руки и без всякого колдовства демонстрировали эффективное и умелое обращение стальным инструментарием с нежной кожицей ингредиентов.
[indent] Раз-два-три.
[indent] И очередной размашистый чирк в таблице, – для каждой он фиксировал вес, прозрачность, изъяны и множество прочих параметров необходимых для качественного селектирования. Почерк мужчины казался малоразборчивым и выдавал натуру куда более нервную, чем это могло считаться по сосредоточенной физиономии мага. Двигаясь ритмично, словно надрессированный многолетним стажем кассир, Томаш нутром ощущал в какой момент ему стоит ослабить хватку, а когда следует нажать посильней. Начищенные до блеска орудия танцевали в его руках словно были естественным продолжением кистей.
[indent] Этот кропотливый процесс изначально требовал от него чувства меры, усидчивости и терпения, – всего того, чего Томашу порой сильно недоставало. И тем не менее, в том что касалось работы в лаборатории, зачастую так характерная для мага импульсивная модель поведения загадочным образом трансфигурировалась в собранную. В процессе он делался молчалив, аккуратен и сконцентрирован. 
[indent] Мастер Поттер как никто иной был знаком с истинным темпераментом своего подопечного. Тот видел его и в бою, и в жизни – разгульной и молодой, и не в последнюю очередь в рабочем режиме. Именно поэтому и свесил на ассистента очередную задачу пригласив Томаша в свою личную лабораторию располагающуюся по адресу: поместье Поттеров, подземелье. Перебор и сортировка ингредиентов. Скучное занятие, волшебным образом выставлющее в увлекательном свете все остальное.
[indent] Скука, по мнению Томаша, была штукой опасной. Разумеется, в не последнюю очередь – таковой она оказывалась для окружающих. Сам же Чарльз по макушку зарылся в делах требующих от их совместного предприятия куда большей ответственности. И сделал это в лучших традициях своего неисправимого трудоголизма – воздрузив на переносицу алхимические очки и заняв трон хозяина лаборатории за обширным столом в окружении зельеварческих справочников, свитков и склянок с бульонами.
[indent] Точно мой папаша у себя в мастерской – при взгляде на Чарльза хмыкнул в мыслях Томаш, когда ему вспомнился образ отца, Криштофа Кафки, некогда профессора алхимии в Институте Дурмстранг.
[indent] Оставив в прошлом две трети пути Кафка оставался доволен проделанными трудами. В самой по себе сортировке жабьей икры не было ничего сверхъестественно сложного. Да, требующая внимательности, но все же рутинная, механическая процедура, обязательная к выполнению в условиях создания экспериментальных зелий, цена которым измеряется в десятках, если не сотнях золотых галлеонов. Валютой им порой являлась и жизнь, – такова уж была специфика товара и его непосредственное влияние на дальнейшую жизнь потребителей.
[indent] Томаш посвятил себя этому занятию добрую часть дня и уже близился к финишу. Мастеру Поттеру не стоило сомневаться в качестве полученного результата, хотя без сомнений следовало бы удостовериться в том, что его ассистент, с присущей тому наглостью помноженной на криминальный азарт, не прикарманит себе парочку полезных экземпляров из запасов наставника в процессе внеплановой инвентаризации.
[indent] Однако, Чарльз был более чем проницательным человеком с опытом в познании душ, так что предусмотрительно не оставлял своего подопечного в одиночестве. Как не оставлял и без приличного жалованья за внеурочные капризы профессии. А Кафка только и рад был возможности оказаться в потрясающей мастерской полной дорогостоящего раритетного оборудования.
[indent] Но что щекотало его нервишки настойчивее, так это редкие ценные материалы в шаговой доступности. Подойди и возьми нас – шептали ему вещицы, притрагиваться к которым позволял себе только хозяин лаборатории. Однако, – правильный момент, ловкость рук и медицинская осторожность – вот рецепт коктейля для стерильного взлома, более чем знакомого некроманту на вкус. Настырный умишка Томаша с вожделением беса прятался в тени выжидая мгновение, когда Чарльз отлучится, чтобы можно было незаметно проскользнуть клешней в ящик с опасными ингредиентами из секции Х, – в тот самый, что так соблазнительно покоился у Поттера на столе, разве что не сиял потусторонним свечением. И Кафка себе на ус намотал, что единицы в том сундуке еще не были пересчитаны и зафиксированы.
[indent] Эта шальная мыслишка барабанила изнанку черепа назойливыми металлическими молоточками, пока крошечные полупрозрачные сферы перекочевывали перед глазами из емкости на весы, затем внимательно изучались им под увеличительной линзой что своим причудливым искажением придавала икринкам сходство с гигантскими прорицательскими шарами из горного хрусталя, и в конце-концов отсортировывались алхимиком по размеру в три равные чаши, две из которых уже были наполнены почти до краев.
[indent] Паркет наконец-таки скрипнул призывая мага к готовности обогатить свою коллекцию сегодняшних ощущений. Краем уха уловив за спиной звук удаляющихся шагов, Кафка натянул до упора кожаные перчатки, повернул голову в сторону пустующего стола и, стараясь передвигаться насколько это было возможно бесшумно, подобрался к заветной порции ингредиентов. Взгляд его обшаривал содержимое на расстоянии в поисках одного единственного... нужного. Он не был бы таким удачливым подлецом, если бы прежде чем совершить авантюру не представлял себе что именно желает заполучить.
[indent] Вот. Он. Тертый рог единорога. Фантастика! Две... нет, три гранулы – откупорив бутылек с жидкостью напоминающей своей консистенцией черный плавленный сыр Кафка вооружился зажимом и вытащил из заветного мешочка отсчитанное, – Пять... Да к чертовой матери, – десять! – после чего забросил в него столько вещества, сколько умещалось до самой верхушки.
[indent] Алчность смешанная с истошным восторгом новатора оплела его изнутри, в то время как кончик палочки спешно испепелял огоньком донышко ампулы, чтобы зелье без промедления приобрело более плотную форму и затвердело в ней окончательно.
[indent] По завершении ускоренных манипуляций, вишенка на торте была вновь заряжена среди своих стеклянных сестер в нагрудном кармане волшебника. Тот обернулся проверить, не спешил ли в свой Паноптикум вернуться Поттер-надзор. Однако, не обнаружив препятствий Томаш пересек несколько метров по направлению к своему рабочему месту, после чего как ни в чем не бывало сделал вид что все это время не совершал лишних телодвижений. И, кажется, вовремя, так как снаружи лаборатории послышались приближающиеся шаги. Паркет снова скрипнул, и дверь отворилась.

Отредактировано Tomas Kafka (2021-09-16 18:11:28)

[indent]
[indent] Нахмурившись мимолетно навстречу слепой иронии судеб Кафка выпрямился в негостеприимную стойку. Он не обладал музыкальным слухом, и тем не менее, смутное видение знакомой колдуньи отозвалось в его памяти замиранием сердца. И сделало это раньше, чем дверь распахнулась явив ассистенту Чарльза Поттера звездную мордочку Элоизы, сверкающую триумфом во всей своей трэверсовской красе.   
[indent] Из чего-же, из чего-же, из чего же сделана эта девчонка? Из медных волос и румяного теста, – с кожей золотистой как поджаренная хрустящая корочка яблочного пирога, – и из рыжих пушистых ресничек. А также из головокружительной неутомимой словесности плещущейся подо льдом непробиваемой обворожительной глупости.

[indent] – Какая встреча! – с восторгом воскликнул Томаш закружившись вокруг внезапной гостьи лаборатории – Веришь, нет – ничего криминального – Пока что – осклабился он – Но ведь и ты сюда пришла неспроста – и хмыкнул, укутывая ведьму в своем бунтовщическом тоне – Безупречная, семейная, хозяйственная Элоиза… Кто бы мог подумать* – замотал алхимик башкой прицокивая с ехидством после каждой названной характеристики.
[indent] Кафка находился в прекрасном расположении духа. Ему удалось заныкать сочный кусочек зайчатины с хозяйского стола, – и тут как тут на десерт подали штрудель – Как знал, что с тобой что-то не так! – заорал он, сам не свой в приступе нахлынувшей одержимости – Что-же, для такой ведьмы как ты, у меня как раз найдется кое-что особенное.

[indent] Настало время возвращать долги ее конопатому братцу. И, безусловно, он сделал бы это для него безвозмездно. Как и в тот раз, когда спас Элли честь и взамен присвоил себе мешочек с ее галлеонами. С этими мыслями Томаш вытащил ампулу из потайного кармана и щелкнул пальцем тоненькое стекло. От легкого движения темный камушек рассыпался в крошку.
[indent] – Здесь три грамма стерильного удовольствия, Элли. “Черная зима” – мое новое изобретение! – гордо вскинул подбородок Томаш. В его интонациях сквозило патетическое вдохновение на голову больного поэта, – Заценишь ее? За Элойшеса не беспокойся. А не понравится, – следующее я назову “Млечный путь”.

Отредактировано Tomas Kafka (2021-09-16 22:07:09)

[indent] – Да, я… Сдала экзамен. Важный. Скоро я смогу зарегистрировать питомник! А Чарльз надолго отошел? Он ведь сейчас вернётся?
[indent] На это Томаш одобрительно усмехнулся. С их с Элли последней встречи прошло больше полгода. Однако, даже спустя долгие месяцы он каким-то образом не забыл о том, что та мечтала заполучить лицензию на разведение. Хотя, что касается самого Кафки, будь он на месте мисс Трэверс, то безусловно не стал бы утруждать себя сбором справок для министерства и ночами без сна в библиотеке. Для таких вещей у него были свои методы.
[indent] – Если надумаю организовать ферму по разведению акромантулов, буду знать, у кого спросить инструкцию по заполнению заявления на лицензию – на липовую лицензию, разумеется. Бросив нервный взгляд на пустующее кресло Чарльза, Кафка ответил:
[indent] – Не знаю. Мне он ничего не сказал. С клиентами по большей части работаю я. А что, ты мне не доверяешь? – тоненьким голоском прогнусавил ахимик осматривая содержимое ампулы под светом лабораторной свечи и продолжил по-деловому – Мы с Чарльзом сотрудничаем уже достаточно долго. Странно, что раньше я тебя среди клиентов не замечал – Увы, Чарльз хранил подробности своей личной жизни подальше от Томаша, а детали серой стороны бизнеса – подальше от Элоизы. Вполне в духе Поттера-старшего.
[indent] – Что это? Зелье?
[indent] – Это образец нового вещества. Весьма экспериментального, надо сказать. Но состав его выглядит многообещающе – Кафка откупорил склянку и принюхался к содержимому. У него был запах горелого сахара и морской соли. Должно быть неплохо.
[indent] – Извини, Томаш, я уверена, что ты всё сделал правильно и твой порошок работает, но Чарльз не разрешает мне что-либо трогать в лаборатории без своего разрешения, я лучше подожду его.
[indent] – Так значит, ты здесь часто бываешь? Довольно-таки странно… Хотя, учитывая что вы знакомы всю жизнь – пожал он плечами. Если бы Кафка знал, что Элли и Чарльз не просто знакомы всю жизнь, но более того – приняли решение разделить одну на двоих: это шикарное поместье, болезни и печали, радости и невзгоды друг друга, спальное ложе, эллины амбиции по созданию шишуговой империи, и чарльзовы, настоявшиеся под присмотром Волан-де-Морта, – то непременно бы расхохотался. Но ничего из этого он не знал.
[indent] – «Млечный Путь» — красивое название. От чего оно будет помогать?
[indent] – Что ты имеешь в виду? – прищурившись в недоумении Кафка вгляделся ведьме в лицо – Это же веселящее вещество. “Млечный Путь” – должен будет унести тебя в космос. Очень далеко – закивал он в сторону потолка – Но до тех пор пока оно в разработке, мне бы хотелось протестировать “Зимушку”.
[indent] С этими словами Томаш высыпал на стекло жирную угольную дорогу и прибрал припорошившееся лезвием бритвы. Все образцы без исключения Томаш тестировал сам на себе. Обычно все складывалось идеально. Время от времени качество подводило алхимиков, но тогда Чарльз, специалист по отравлениям, приходил ассистенту на помощь. Только вот на этот раз Кафка не знал, что кое-что из приобретенных Чарльзом труднодоступных ингредиентов было просроченным. Побочный эффект криминального бизнеса, ничего личного.
[indent] – Итак – Ладони Томаша стали влажными от волнения, – их он вытер о лабораторный халат – Понеслась – выкурив носом черную линию Кафка непроизвольно зажмурился – носоглотку обожгло так, будто он только что сожрал ложку корицы. Это ощущение оказалось куда менее приятным, чем ожидалось. Он откашлялся. Перед глазами вдруг пронесся головокружительный калейдоскоп затягивающий в тоннель… чего-то очень хренового. Как только он понял, что словил муху не по размеру, то с ужасом осознал, что совсем забыл запасти карманы камушками безоара.
[indent] Мысли стали постепенно покидать его голову, с каждой секундой их становилось меньше и меньше, словно алхимика выплюнуло с планеты, и та стала стремительно схлопываться до размеров игольного ушка. Прорываясь через помутневшее зрение мужчина нащупал тревожный лик Элоизы. Увидев ее он захотел попросить ведьму о помощи, но язык перестал слушаться, а воля к жизни стала бледнеть. Не успев промолвить ни слова, Томаш потерял сознание и упал прямо под ноги ведьмы, исторгая изо рта горячую жидкость, черную как нефть с проблеском радужного сияния.

Отредактировано Tomas Kafka (2021-09-18 20:19:37)

Старинная мудрость рекомендует не хранить все яйца в одной корзине. За прожитые годы Чарльз не раз убеждался в справедливости этой рекомендации и не хранил все в лаборатории. Разумеется, если занимаешься противозаконной деятельностью, соблазн все упрятать в одно место и бросить все силы на обеспечение его надёжности и неприступности, чрезвычайно велик. Но Чарльз не сделался бы тем, кто он был, если бы потворствовал соблазнам и принимал важные решения, не взвесив предварительно все аргументы и детали десять раз на годами настраиваемых внутренних алхимических весах. Единственным исключением из этого правила была, пожалуй, Элоиза, и её Чарльз предпочитал считать тем самым исключением, которое правило лишь подтверждает.
Итак, Чарльз не хранил в лаборатории все, - в частности, не хранил там документы по верхнему товарообороту своей нелегальной сети - плюсом к такому выбору служил двухступенчатый шифр, который, примененный к бесконечным рядам цифр, превращал их в нечто совершенно невразумительное и нечитаемое на взгляд впервые узревшего. Нечего было опасаться, что эта документация, попадись она кому-то на глаза вне контекста всего прочего, с ней связанного, вызовет какие-то проблемы.
Единственным неудобством было то, что, забыв изначально прихватить папку с собой, спускаясь в подвал, Чарльз вынужден был отлучиться, оставив Томаша в лаборатории одного. Не приходилось сомневаться в том, что, оставшись без присмотра, предприимчивый юноша непременно воспользуется шансом прикарманить что-нибудь из редких и дорогих ингредиентов. Чарльз был прекрасно осведомлён о липких ладошках своего протеже, равно как и о многих других его недостатках. Однако до этого дня полагал, что польза, приносимая Кафкой его делу, все же превышает масштабы наносимого им же ущерба.
Чарльзу пришлось задержаться несколько дольше, поскольку наверху его застала сова с письмом от доверенного человека в Министерстве с трогательным сообщением о том, что Элоиза успешно сдала экзамен на право стать заводчицей шишуг.
Это была приятная новость, которая означала также, что пора заканчивать на сегодня работу и главное - выпроваживать Кафку, пересечений которого с невестой Чарльз старательно избегал, и не только по причине того, что об этом настоятельно просил её брат. Келли редко о чем-то просил, тем более в столь категоричных формулировках, и Чарльз был склонен согласиться с ним в том, что Элоизу следует держать от чеха подальше. Особенно после того, как она умудрилась познакомиться с ним в Лютном переулке.
Ну ладно Лютный переулок: попав туда, можно опасаться знакомств с кем-то похуже Кафки. Но у себя дома Чарльз имел все права и возможности для фейс-контроля персон, контактирующих с его будущей супругой. И Кафка фейс-контроль очевидно не мог пройти.
Итак, отправив в Министерство короткое письмо с благодарностью, Чарльз намеревался уже спуститься в подвал и приступить к завершению насущных дел, когда прямо перед ним с хлопком материализовался в воздухе домовик, чьи огромные уши встревоженно подрагивали.
- Хозяин, - пролепетал Тинкер, который в целом был существом весьма уравновешенным и редко позволял себе выражать беспокойство столь очевидно, - мисс Трэверс... мистер Кафка...
Чарльз с трудом удержался от того, чтобы в ту же секунду аппарировать в подвал: в отличие от домовика, он не мог столь точно рассчитать точку своего появления, чтоб быть уверенным в том, что не окажется на голове у одного из уже присутствующих. Так что он отправился в подвал пешком, но расстояние до лестницы и саму лестницу преодолел в считанные секунды.
— Чарльз!
Он выдохнул с облегчением, удостоверившись в том, что Элоиза жива и здорова, и лишь затем строго нахмурился, обозревая открывшуюся взгляду мизансцену.
Помощник его представлял собой не внушающее позитивного настроя зрелище - бледный до синевы, распростёртый у ног Элоизы на каменном полу и не подающий признаков жизни.
Признаки ума тоже явно давно перестал подавать, - мысленно чертыхнулся Чарльз, ничем не выдавая кратковременной вспышки эмоций, проводя беглый осмотр жертвы собственного идиотизма. Кожа вокруг глаз протеже стремительно темнела, наливаясь унгрожающим фиолетовым подтоном. То же самое происходило с шеей в местах расположения лимфатических узлов.
— Я дала ему безоар, но ничего… - пролепетала Элоиза.
Чарльз поднял на неё взгляд и одобряюще улыбнулся.
- Всё будет в порядке, - заверил он девушку, не будучи вовсе уверенным в том, что всё будет в этом самом порядке, во всяком случае для Кафки.
Признаться, первым его порывом было оставить всё как есть - в назидание и в качестве манифестации своего твёрдого убеждения в том, что человек, позволяющий себе такую дурость как потребление экспериментальных веществ в отсутствие страхующего напарника, более того, в присутствии невинной девушки, не годится ни в партнёры, ни в помощники, ни вообще. Никуда.
Однако Чарльз здраво рассудил, что смерть Кафки на глазах Элоизы может нанести ей глубокую сердечную рану, чего ему вовсе не хотелось, особенно учитывая количество ран, уже зияющих в большом и добром сердце мисс Трэверс - будущей миссис Поттер. Посему действовал алхимик быстро и собранно.
- Элли, присядь пока там, - попросил он, указывая девушке на стул подле своего рабочего стола, и извлёк из ящика чемоданчик с зельями и инструментами для оказания первой помощи.
Там, где бессилен безоар, справится Чарльз Поттер. Зелье своего собственного изобретения, уже не единожды себя показавшее наилучшим образом, он набрал в большой сияющий стальным боком шприц и уверенно вогнал иглу в вену подопечного.
Чарльз не любил орудовать шприцами: они напоминали ему о маглах, которым, к сожалению, принадлежали лавры изобретения этого устройства, - однако иногда именно это было необходимо.
Чернота на глазах растворялась, покидая кожу незадачливого экспериментатора, дыхание выровнялось, и уже очень скоро он должен был очнуться.
Чарльз, облегчённо выдохнув, отстранился, устраивая локоть на колене, и задумался над тем, как следует поступить с Кафкой, когда тот очнётся, и не нанесёт ли употреблённое на её глазах Непростительное не меньшую травму Элоизе, нежели гипотетическая смерть человека.

Отредактировано Benedict Potter (2021-11-04 18:33:39)

Уверенность Чарльза, как и всегда, передаётся Элоизе, успокаивает её. Глядя на его отточенные действия, она сразу верит, что всё будет хорошо вот буквально сейчас, через минуту. И послушно усаживается там, куда указал ей будущий муж. Чемоданчик она видела уже не единожды и знает, что по абы каким поводам Чарльз его не достаёт. Чего Элоиза не видела – так это большого, угрожающе поблескивающего шприца. Когда мужчина склоняется над Томашем, явно намереваясь ткнуть иглой куда-то ему в руку, Элли крепко жмурится, чтобы не увидеть этого процесса и крови, если таковая появится. Когда несколькими мгновениями позже Элоиза решается приоткрыть сначала один глаз, а потом и второй, Томаш выглядит уже лучше: его кожа более нормального цвета, и Элли уже не кажется, что он задыхается. Девушка вздыхает с облегчением и привстаёт со стула, решаясь подобраться на пару шагов поближе:
- Он сейчас очнётся? – испугано спрашивает она Чарльза.

Ответ приходит сам – Томаш слабо шевелится, но открывает глаза, хоть и выглядит каким-то ошалевшим, совершенно растерянным.
- Томаш! Как ты себя чувствуешь? – осторожно интересуется Элоиза, наблюдая за Кафкой, надеясь, что вот сейчас он поднимется на ноги, будто ничего не было, и пошутит как-нибудь непонятно, как он любил. Кафка не отвечает ей, зато вглядывается в глаза Чарльза, задавая в высшей степени странный вопрос. Наверное, эта гадость ещё не совсем из него вышла…
- Всё хорошо. У него всегда были карие глаза – радостно рапортует она вместо жениха, надеясь, что, получив эту информацию, Томаш немного успокоится. Не то чтобы он выглядел сильно поправившимся, наверное, после такого отравления на это нужно время, раз даже безоар не сразу справился…
- Тинкер, принеси воды. Чарльз, ты сможешь вывести его в сад? – спрашивает Элли осторожно, услышав пожелания Кафки. Она косится на чеха, когда он снова подносит ладонь ко рту… Но волны новой черной жижи из него не исторгается. Наверное, уже это можно считать улучшением.

- Мы не можем отпустить его в таком состоянии – решает девушка. Ей будет спокойнее, если Томаш останется в присутствии колдомедика до полного выздоровления, да и Чарльзу наверняка будет спокойнее, если он сможет быть уверен, что его ассистенту ничто не угрожает.
- Давай я велю Тинкеру подготовить гостевую спальню на первом этаже? Там Томашу будет хорошо – окно выходит в сад и не нужно идти по лестнице – конечно, Элли не откажет нуждающемуся в заботе. А её сданный экзамен они с Чарльзом могут отметить и завтра, или когда там Кафка сможет уверенно отправиться домой. Так у них будет даже на один повод больше. Элоиза улыбается, довольная столь простым, полезным для всех решением, и от радости чуть было не забывает самый важный вопрос:
- Чарльз… А… Что вы такое делали? Это непохоже на лекарство – не то чтобы Элли хорошо разбиралась в лекарствах, но ей всегда казалось, что от лекарств должно становиться лучше, а не хуже. И ни от одного из ей известных черной смолой не тошнило. Девушка морщит лоб, вспоминая предшествующую происшествию беседу с Кафкой:
- Томаш сказал, это веселящее, но не думаю, что ему было весело. Хорошо, что я отказалась, да? – говорит она без всякой задней мысли, по привычке делясь с Чарльзом всем, что приходит в её рыжую голову. А затем косится на собственную руку, только сейчас заметив, что тоже испачкалась в черной пыльце, и смущается:
- Ой… - выискивая взглядом, обо что здесь можно вытереть руки. Вдруг от платья эта шутка не отстирается.

[indent] – Шевелись, Томаш. Глоток свежего воздуха пойдёт тебе на пользу – Чарльз выволок Кафку по ступеням за шкирку словно последний трансфигурировался в чумное четвероногое – Ещё раз выкинешь такой фокус в моей лаборатории – пожалеешь, что сегодня не сдох. И не смей даже приближаться к Элоизе.
[indent] – Да я сдох! Ты не видишь что-ли?! – шлепнувшись на что-то по ощущениям напоминающее "сад камней" Томаш сонно отряхнулся от гравия, после чего неловко подтянулся вдоль скульптуры из мрамора и жадно припал ртом к фонтанчику для шишуг, из которого струилась питьевая вода.
[indent] Нет, для Чарльза Поттера ничего не менялось: тот же всенощный труд, то же пафосное поместье, та же пряничная Элоиза, тот же Томаш с вечно загребущими лапами, да все тот же расплавленный шар мерно укатывающийся за незыблемый горизонт. При этом кафкины горизонты дрожали и топорщились. Грань между Чарльзом и Томашем превратилась в вогнутое стекло с подвижным замысловатым рельефом, но лишь для одного из двоих.
[indent] – Ты, черт возьми, даже не представляешь, Мастер, какую гениальную дрянь мне удалось изобрести – упившись водицей и наскоро умыв свою рожу Томаш расхохотался – “Черная Зима” это больше чем... больше чем... – одолеваемый жаждой маг прерывался на воду никак не успевая докончить мысль, которую логически довести до состояния точки не выходило из принципа. Всякий раз она ускальзывала в линию ищущую собственное начало – “Черная Зима” это все. Вообще все. То есть вообще все! Все. Это даже не маховик времени. Это гребаный портал в бесконечность!
[indent] Вот сейчас ему точно дадут по шее. Сколько еще терпения хватит у Чарльза? В приступе то ли безумия то ли наивной попытки избежать лихого леща Кафка погрузил свою голову в куст с гортензиями и вновь разразился приступом хохота. Цветы приветливо одарили его облаком приторной свежести.
[indent] – Вселенная бесконечна, Маэстро. Мы блуждаем по кругу как идиоты, как тупые безмозглые насекомые ничего о ней не понимая. Туда-сюда, туда-сюда, туда... – беззлобно выдохнул он свою тираду на одуванчик, закравшийся меж гортензий, кощунственно отправляя белоснежные семена гулять над ухоженной Тинкером клумбой – Даже Трэверс – И все-таки сквозь волну эйфории пророс сорнячок глумливого томашевского злорадства, – ехидного, хотя в нынешнем состоянии Кафки – беззубого.
[indent] – Куда делась его сестрица? В прошлую нашу встречу я так и не доел ее штруделя. Кажется, за это она на меня затаила обиду... И с тех времен так и не писала ни строчки – утоптав цветы вокруг себя своим весом Кафка перевернулся на спину и благодарно, почти с сыновничьим трепетом посмотрел на Чарльза с земли – Ты и она. Вы первые люди в этой вселенной...
[indent] На свежем воздухе алхимику дышать стало легко и приятно. Психика его успокаивалась. Непродолжительная прогулка действительно ему помогла. Эго рассыпалось в Томаше словно песок оставив после себя прохладную, таинственную пустоту.
[indent] – Веснушка! – совсем не заботясь о том, что кость в кисти алхимика мастер был способен сломать в ту же секунду при это не моргнув и не меняясь в лице, Томаш вальяжно помахал Элоизе рукой, когда та с любопытством выглянула из окна – Жив! И, кажется, сегодня проживу еще сотню жизней!

Отредактировано Tomas Kafka (2022-01-16 19:14:47)

Элли говорит, что она в порядке, и это, конечно, неплохо для начала, но Чарльз привык не особенно доверять словам пациентов. Люди часто говорят не то, что чувствуют на самом деле, иногда сознательно, иногда потому, что не могут правильно определить собственные ощущения. А порой случается и так, что эти ощущения их обманывают. Кафка, к примеру, уверяет, что он сдох, хотя должен чувствовать себя с каждой минутой только лучше.

Элли, впрочем, выглядит хорошо. Немного бледнее обычного, но Чарльзу хочется верить, что это от волнения и не более. Во всяком случае, наверх она поднимается бодро, и это немного успокаивает алхимика, нарочно пропустившего её вперёд. Элли, добрая душа, ещё успевает пожелать Томашу поскорее прийти в адекватное состояние, прежде чем послушно отправляется в гостиную. Последнее обстоятельство Чарльза откровенно радует: не хотелось бы ненароком цыкнуть на неё ни за что — под руку ему сейчас лучше не попадаться, он и сам это понимает. Громоотвод, по счастью, здесь же, в буквальном смысле у Чарльза под рукой — и Кафка сам виновник всех своих бед.

— Ты пока ещё жив, как это ни прискорбно. Но я знаю способ исправить это досадное недоразумение.

Чарльз отпускает ворот рубашки Томаша, вкладывая в это движение импульс силы, так что Кафка, который всё ещё явно недостаточно хорошо осознаёт себя в пространстве, шлёпается почти на четвереньки. Его самого это, судя по всему, нисколько не расстраивает: засранец ухитряется извлечь выгоду из любой ситуации и уже тянется к фонтанчику с водой для шишуг. Глядя на это ползучее безобразие, Чарльз начинает закатывать рукава рубашки и очень удачно управляется как раз к тому моменту, когда пора помочь Кафке оторваться от источника живительной влаги. Правда, снова хватая непутёвого ассистента за шиворот, Чарльз немного не рассчитывает и сначала кунает Томаша лицом в поилку, придержав его там на секунду-другую. Совершенно случайно, разумеется. А этому торчку хоть бы хны — его, видите ли, подотпустило, и он на радостях спешит поделиться со всем окружающим миром своей исключительной изобретательностью.

— Такую гениальную, что ты от неё чуть не откинулся, и этот твой «грёбаный портал» едва не привёл тебя в бесконечность абсолютного небытия или в агрегатное состояние овоща с отшибленными мозгами — сам выбирай, что тебе больше нравится.

Чарльз говорит негромко, но жёстко, сцеживает слова сквозь стиснутые зубы, стараясь удержаться и не навалять Кафке как следует: нельзя же оставлять такие уникальные открытия в алхимии без награды. Но Элли может увидеть лишнего — Чарльз уже слышит, как скрипнуло, открываясь, окно где-то у него за спиной. Кафка в это время безумно хохочет и перемещается по участку перед домом, предусмотрительно не отрываясь далеко от земли. Его короткое путешествие завершается посреди гортензий, в которых он радостно разваливается в позе морской звезды, и Чарльз уже не может удержаться от глубокого вздоха. Какой смысл орать на этого придурка? Томаш сейчас всё равно в неадеквате и не оценит. Придётся отложить серьёзный разговор на потом, а там он и сам уже успокоится, и чеху не достанется десятой доли того, что могло бы перепасть в эти минуты при немного иных обстоятельствах.

А сзади уже доносится голос Элли, наблюдающей за всем происходящим из окна, и это окончательно решает дело. Чарльз оборачивается и видит сияющий радостью взгляд голубых глаз. Кафка, очевидно, прощён за пострадавшие гортензии, и для этого ему даже не пришлось извиняться — достаточно оказалось перейти от полусмерти к состоянию эйфории, хотя не склеил ласты он, возможно, только потому, что рядом оказался колдомедик, и такой милости чех точно ничем не заслужил. Всё-таки Элли слишком добра ко всем без разбору.

— Хорошо, пусть остаётся. Хочу послушать историю о том недоеденном штруделе, — сейчас это звучит как строгая шутка, однако Чарльзу и в самом деле интересно узнать подробности о той «прошлой» встрече. — Ты что, правда с ним раньше переписывалась?

Удивительно, но сейчас, глядя на Элли, Чарльз не может даже имитировать суровость: вопрос получается уже почти откровенно шутливым. Не к Кафке же её ревновать, в самом деле. Чарльз вообще слишком уверен в Элли и в её любви, чтобы всерьёз её к кому-то ревновать. Однако этому спектаклю пора бы положить конец, и алхимик снова поворачивается к своему помощнику.

— Везучий ты сукин сын, — констатирует Чарльз и протягивает младшему волшебнику руку. — Давай, Томаш, поднимайся. Если продолжишь валяться в клумбе, штрудель от Элли тебе точно не достанется.

Кафку они, как и упрашивала Элли, оставили на ночь у себя — однако спать его положили на диване в гостиной. Найти свободную спальню в имении не составило бы труда, но Чарльзу не хотелось обеспечивать Томашу настолько комфортные условия. Не заслужил. А заслужил он, чтобы ему открутили голову — и то только после множественных круциатусов, хотя с последним могли возникнуть некоторые проблемы: как предполагал Чарльз, этому ненормальному чеху пытки могли прийтись даже по вкусу. Ему, в конце концов, зашла и наркота собственного изобретения, от которой он едва не двинул коня.

Элоизу Чарльз постарался успокоить. По счастью, она видела Томаша в состоянии эйфории и достаточно доверяла его собственному профессионализму в колдомедицине, а объятья любимого человека всегда действуют успокаивающе. Так что уснули они оба вполне благополучно и крепко, хотя и не сразу. Слышал ли что-то из этого Кафка, Чарльза не беспокоило. Во-первых, его не в меру талантливый подмастерье мог ничего не вспомнить наутро. Во-вторых, даже если бы он помнил — тем лучше: при всём своём разгильдяйстве Томаш был достаточно сообразителен, чтобы ему не приходилось разжёвывать некоторые вещи. В каком-то смысле, Чарльз даже надеялся, что Кафка услышит и поймёт больше, чем ему было необходимо знать. Тогда он, по крайней мере, будет держаться от Элли подальше.

Утро в Суррее наступило точно так же, как и всегда. Чарльз не хотел будить Элли, но она проснулась сама, стоило ему пошевелиться, поэтому ещё какое-то время они провели в кровати вместе. Потом, как водится, настало время душа, а после они ненадолго разошлись: Элли отправилась с Меропой в сад, восстанавливать пострадавшие накануне гортензии и выгуливать шишугу, а Чарльз сразу прошёл на веранду, где они завтракали в погожие дни. Можно было бы по пути зайти и к Кафке и сразу же прочистить ему мозги, однако алхимик счёл такой порядок действий негуманным: до чашки кофе он представлял опасность для общества тех, кто имел наглость испытывать его терпение. Уж если это был его юный напарник по теневому бизнесу — так точно. Даже несмотря на утренний секс.

Так что Чарльз, одевшись после душа, сразу направился на веранду, где его уже ждала предусмотрительно приготовленная Тинкером чашка кофе, утренняя газета и сигара — домовик хорошо знал привычки своего хозяина. К сожалению, этим дело не ограничилось, потому что уже после второго глотка кофе в зоне видимости появился — кто бы вы могли подумать — Томаш Кафка собственной персоной. Вполне живой и, на вид, довольный этим обстоятельством.

Его благодушное приветствие Чарльз поначалу проигнорировал — присматривался, оценивал. Тот факт, что Кафка невозмутимо приземлился за столом напротив, его ничуть не удивил: своего помощника алхимик знал не первый день, а потому имел живое представление о его чистосердечном нахальстве. Он видел, что в целом Томаш был настроен миролюбиво, и недавняя почти-смерть ни в коей мере не повлияла на его мировосприятие.

— Если бы я хоть на секунду допустил, что ты сделал это нарочно, ты бы сейчас здесь не сидел, — так же благодушно сообщил ему Чарльз, пыхнул сигарой и всем корпусом подался вперёд, через стол. «Веснушка», значит. Ну-ну.

— Элли — моя будущая жена. Заруби это себе на носу и больше никогда не подвергай её опасности, если не планируешь умереть, не дожив до тридцати. Ты меня понял, Томаш? Потому что в следующий раз случайность за оправдание считаться не будет, — он сказал это очень тихо и спокойно, потому что именно так и следует произносить любые угрозы. Потом Чарльз отклонился назад, сделал глоток кофе и доброжелательно улыбнулся: он увидел боковым зрением, что из сада к ним приближается Элоиза с Меропой.

— Как твои гортензии, Элли? — осведомился Чарльз, поднявшись и отодвинув для неё стул. — Томаш только что выражал сожаление по поводу того, что вчера их помял.

Элли досталась улыбка, а Кафке — выразительный взгляд: Чарльз молчаливо настаивал на том, чтобы чех ему подыграл.

[indent] Элли. Будущая миссис Поттер.
[indent] Кафка не читал в "Пророке" ничего кроме спортивной колонки и новостей по следам преступлений, в том числе идеологического кружка в списках которого числились оба алхимика, и только теперь начал припоминать. Элли однажды обмолвилась о некоем Чарльзе, своем с детства драгоценном попечителе-колдомедике. Или крестном. Честно говоря, детали уползали в туман. Но Трэверс однозначно отзывалась об этом мужчине с щенячьим восторгом. За это же время Чарльз которого знал Томаш овдовел. А нынешнее заявление мастера окончательно расставило все по местам.
[indent] – Я... понял – растерянно хмыкнул Томаш вцепившись ногтями в подлокотники плетеного кресла в которое непроизвольно вжался спиной, но в следующую секунду расслабился. Эта новость холодком удивления опустилась на его плечи. Алхимик не ожидал, что связь между Элли и ее воспитателем, за то непродолжительное время что маг был с ней знаком, переросла границы доверительно-благопристойной учтивости, характерной для тесно общающихся волшебников благородного происхождения, в близость совсем другого характера.
[indent] – Вещество могло навредить ей, только в случае если она была бы беременна. И она отказалась. А крупную дозу так или иначе я ей не предла…
[indent] Замечательно, что центр диалога уже приближался из сада в сторону разговаривающих. Весьма своевременно, поскольку это избавило последних от нового залпа в их уже по факту бессмысленной перепалке. После предупредительных слов Кафка встречал Элоизу уже несколько иным взглядом нежели когда-бы то ни было до. Он глядел на нее по-новому изучающе. При этом в уголке губ мужчины залегла тень горечи и затаенного восхищения борющихся между собой. Так бывает когда рассматриваешь произведение искусства. С одной стороны не испытывая эгоизма в своем наслаждении, ведь истинная красота по своей сути не имеет права кому-либо принадлежать, и тем не менее собственные глаза отвести удается с трудом.
[indent] Хотя, для Кафки Элли навсегда останется той самой Веснушкой, – суетливо-рыжей как белка, неловкой и... Трэверс. Разве может быть как-то иначе? Чарльз всегда выбирал себе самое лучшее. Это не новость. Новость в том, что Веснушка теперь еще и Невеста. Но это даже в некоторой степени было Томашу симпатично. Элли и Чарльз. Вероятно самой Морганой подогреваемый на мучительно-медленно тлеющих углях чистокровный союз, дающий кристально-чистую сыворотку без какой либо примеси кроме взаимности, в которой зародится новая жизнь.
[indent] Таким образом, в сухом остатке Томаш как ни странно в большей степени порадовался чем позавидовал мастеру. Да, он зачастую мог вести себя по отношению к наставнику вызывающе неблагодарно, так как это являлось составным компонентом его темперамента. Однако, по большому счету Кафка уважал Чарльза, и порой даже больше чем собственные хотелки. Иначе им было бы попросту сложно сотрудничать. Особенно это ощущалось в моменты, когда мастер заглядывал ему в лицо так как сейчас – с пьедестала своего колдомедицинского опыта, в котором назидательная мудрость читалась одна, – предупреждающая об опасности для здоровья.
[indent] – Крепко спал я, – кивнул он девушке чуть морщась то ли от солнечных лучей, то ли от ее недвусмысленно лучезарного выражения, когда Чарльз заботливо предложил ей присесть рядом с собой – а вы?
[indent] – Как твои гортензии, Элли? Томаш только что выражал сожаление по поводу того, что вчера их помял.
[indent] Кафка выдавил из-себя нечто нечленораздельное, похожее на сдавленный смех сопротивления возникающий от щекотки. Извиняться словами через рот было явно не самой сильной стороной Томаша. Однако, психологический натиск мастера не оставлял ему выбора. И тогда маг пошел на компромисс достав волшебную палочку и прошептав знакомые чары. Изящное алхимическое заклинание которое не обманывает. Его авторство принадлежало матери Томаша, колдунье сведущей в травных искусствах. До этого ее сын редко им пользовался, хотя много раз видел со стороны в исполнении отца у надгробия матери.
[indent] Пара мгновений и, оторвавшись от ближайшего дерева маленькая веточка опустилась на стол. Затем та распушилась приняв форму букета. Творящий заклинание не мог знать, какими получатся эти цветы, но при правильном исполнении травы сами могли рассказать об истинных чувствах колдующего.
[indent] Кафка настороженно присмотрелся к букету. Листья оливы свидетельствовали о сожалении, а вереск – о пожелании наилучшего. Помимо этого туда неожиданно вплелись цветы ипомеи с акациями. "Утреннее сияние". Увидев их Томаш понадеялся, что был единственным среди присутствующих, кто понимал язык на котором говорили цветы. Все-таки сотрудником похоронного бизнеса в их троице был он один.
[indent] – Считайте, что я вас поздравляю со свадьбой – улыбнулся алхимик, когда груз напряжения в беседе смяк точно мороженое растаявшее в их прошлую с Элли встречу. В этот раз соус к штруделю мог оказаться как минимум добрым знаком – Может второе?
[indent] Поторопившись на кухню ведьма напоследок поинтересовалась:
[indent] – Если хочешь ещё чего-то – говори, не стесняйся.
[indent] В ответ на это услужливо-соблазнительное предложение Томаш коротко но без стеснения рассмеялся. Ему нечего было стесняться. По-крайней мере, так он ощущал себя примерно всегда. Тем не менее Чарльз не ошибался полагая что, Томаш хоть и вел себя как придурок, но при этом оставался сообразителен. Так что, не дав никому из собеседников повода повышать голос, ассистент Поттера отмахнулся от Элоизы. А когда девушка удалилась, было принято решение начать завтрак. С ядреного табака.
[indent] – Я давно хотел спросить тебя, Мастер, – набрав в легкие дыма задумчиво начал Томаш. Он уже кажется и позабыл о случившимся накануне. Думы его уплыли куда-то ввысь вместе с облаком темно-серого – ты когда-нибудь слышал о Дарах Смерти?

Отредактировано Tomas Kafka (2022-02-11 13:07:23)

- Хорошо, Томаш. Ооо, спасибо, какая красота! Вереск! Как ты догадался? Он потрясающий, я выберу ему лучшую вазу – Элли заливается краской смущения, наблюдая, как Кафка создаёт прекрасный букет, тут же разливающий вокруг себя один из её любимых ароматов – цветов и мёда. И этот же аромат будет сопровождать их с Чарльзом в день их свадьбы, если он поддержит её идею о вересковой пустоши. Акации и ипомеи добавили букету нарядности и тоже вплели свои тонкие нотки в его аромат. Такие цветы, наполовину «дикие», способные расти без участия человека, Элоиза любит намного лучше тепличных неженок. Она с удовольствием и смущением принимает букет, улыбнувшись в ответ на заразительный смех Кафки. Как же она всё-таки рада, что с ним всё в порядке. Меропа уже переключила своё внимание на Чарльза, и Элли, нежно обвивая руками букет, удаляется к дому, хихикая в цветы над шуткой жениха. Закопать трупы в её гортензиях… У Чарльза всегда такие интересные фантазии.

В кухне девушка первым делом берёт высокую прозрачную вазу и наполняет её водой из волшебной палочки. Затем ставит цветы, расправляя, убеждаясь, что им всем достаточно места, а стебельки попали в воду. Затем принимается за готовку, то и дело вдыхая воздух полной грудью, чтобы уловить как можно больше верескового аромата:
- Тинкер, у нас есть бананы? – спрашивает она эльфа, уже суетящегося возле плиты. Эльф утверждающе качает ушами, и Элоиза слегка меняет намеченный план:
- Тогда сделаем сандвичи с бананом и беконом – звучит немного странно, но Келли эти сандвичи обожал, Чарльз в целом не имел ничего против бекона, и Томашу наверняка тоже понравится. Это более «нарядный» завтрак, чем простые тосты. Тинкеру рецепт уже знаком – домовик перекладывает поджаристый бекон из сковороды на тарелку, и тянется за молоком и яйцами, чтобы вымочить в них хлеб. Элли взмахивает палочкой, снимая шкурки с бананов. В сандвичах ничего сложного, она бы справилась и сама, но лучше займётся соусом.

Она ставит на плиту молоко с добавленной в него ванилью, разбивает яйца, взбивает желтки, ловко машет палочкой, то подогревая молоко, то слегка понижая его температуру, чтобы текстура соуса получилась правильной. Кухня – наверное, единственное место, где Элоиза чувствует себя на такой высоте, что сравниться с ней может далеко не каждый. Здесь она похожа на уверенного в себе капитана маленького корабля. Смешав взбитые желтки и молоко, она снова отправляет сотейник на плиту, подходит к эльфу, проверить, как идут дела у него.
- Очень хорошо, Тинкер. Прижми чуть крепче лопаткой, чтобы хорошо «склеились» - хорошо, что домовик начал с бекона, потому что сандвичи гораздо вкуснее, если хлеб прожарился в вытопленном из бекона жире. Пока соус доготавливается, а Тинкер перекладывает готовые сандвичи на блюдо, раскладывая на них поджаристые кусочки бекона, Элли быстро собирает остальную сервировку: чайнички с чаем (черным и травяным), сконы, маслёнка, обещанный Томашу штрудель, торжественно извлеченный из холодильного шкафа – яблоки в нём всё ещё выглядят превосходно, словно янтарные. Девушка быстро касается пирога палочкой, чтобы придать ему комфортную температуру. Оборачивается к плите как раз вовремя, чтобы остудить готовый соус. Переливает его в изящную белую соусницу.

- Готовы? Спасибо – в центре большого, заполненного едой подноса, оказывается блюдо с сандвичами, которые нужно нести к столу скорее, пока бекон не остыл и не потерял хрустящесть. Элоиза берётся было за края подноса и слышит за спиной укоризненный писк Тинкера, ещё не вполне привыкшего к тому, что в своём желании позаботиться о близких Элоиза частенько отнимает солидную часть его работы. Но тут Тинкер прав, поднос довольно тяжелый, а нести его не в столовую, а в сад.
- Ты очень меня выручишь, Тинкер – уступает она с улыбкой и утыкается носом в букет прежде, чем выйти из кухни. В руках Элоизы лишь несколько собачьих бисквитов.
- Томаш, штрудель с самым свежим соусом, специально для тебя. Все любят сандвичи с беконом и бананом? Если не сталкивался – ты должен попробовать. Келли их просто обожает – радостно извещает девушка Кафку, не переживая, кажется, о том, как чех вместит в себя такое количество еды за завтраком. Ему нужно восстанавливать силы! А им с Чарльзом – калории. Тинкер водружает поднос на стол, из-под стола тут же подаёт голос Меропа, готовая отведать сандвичей с беконом первой:
- А тебе – собачье печенье. Но тоже со вкусом бекона – пока эльф расставляет перед мужчинами тарелки, Элли суёт руку с лакомством под стол, и громкий хруст оповещает, что на печенье шишуга тоже согласна.
- Не скучали без меня? О чем беседуете? – суетливость Элоизы наконец затихает для приёма пищи. Девушка опускается на стул рядом с Чарльзом, наливает себе чашку травяного, благоухающего чабрецом чая, перекладывает на тарелку один сандвич и скон, с любопытством переводит взгляд с Томаша на жениха и обратно. Это здорово, что после вчерашнего все снова в мирном настроении.

Пока Элли хозяйничает на кухне, Кафка делится с Чарльзом своими размышлениями, родившимися на фоне ночного экспириенса. Послушать его — так у него успели сложиться совершенно особые отношения с костлявой. Почти романтические. Чарльз в глубине души убеждён, что рассуждать о смерти вот так может только довольно молодой человек, который на самом деле не верит, что может умереть — во всяком случае, не в обозримом будущем. Однако у Томаша оснований не сомневаться в возможности скоропостижной собственной смерти поболе, чем у многих других, и его случай в некотором роде особенный. Сложно быть легкомысленным и серьёзным одновременно, но ему это почти удаётся.

— Один маггловский учёный в прошлом веке высказал теорию, что магглы произошли от обезьян. Так вот, в целом я был бы готов допустить такой вариант, но не могу не принять во внимание один вопрос: почему за все прошедшие столетия вплоть до современности ни мы, ни сами магглы не наблюдали ни единого естественного случая такой трансформации?

Чашка кофе уже давно стоит перед ним, и Чарльз делает глоток, поглядывая из-за фарфорового ободка на Кафку, с удовольствием впивающегося зубами в хрустящее сочное яблоко.

— Предположим, что артефакт, способный победить смерть, действительно существует. Тогда почему мы не знаем никого, кто сумел бы с его помощью прожить хотя бы лет пятьсот? К слову… — Элли и сопровождающий её домовик с тяжёлым подносом уже пересекают полосу порога, выходя из густой тени на утренний солнечный свет, и Чарльз торопится довести свою мысль до конца. — Если бы такой артефакт существовал, использовать его в своих экспериментах тебе никто бы не позволил. Мы с тобой знаем как минимум одного крайне амбициозного претендента на такую полезную реликвию, и я очень сомневаюсь, что он стал бы с кем-нибудь ею делиться. В чём-то они с твоей Смертью похожи: оба бесконечно честолюбивы и не любят проигрывать. Поэтому я не вижу особого смысла зацикливаться на поисках того, чего, вполне возможно, не существует, — живее будешь.

Призывно благоухающий ароматами поджаренного бекона поднос подплывает к ним и приземляется на скатерть, однако Элли не была бы собой, если бы сделала всё так же, как изо дня в день делают другие. Тосты с бананом?

— Какое оригинальное сочетание. Впрочем, после ветчины с дыней… — Чарльз перекладывает один из сендвичей себе на тарелку. Что Элли обожает эксперименты, он уже понял. И не только в еде. — Должен сказать, на удивление неплохо, — признаёт он, хрустнув поджаренным хлебом с нестандартным набором ингредиентов поверх, и бросает взгляд на Кафку, — если, конечно, ты не имеешь ничего против сочетания солёного со сладостью. А что касается магии любви — да, она существует и, как говорят, обладает огромной силой. Правда, боюсь, что даже она не способна уберегать кого-то от смерти на протяжении длительного времени.

Шишуга, изрядно оживившаяся при появлении бекона, беспокойно извивается вокруг стола, выискивая слабое звено и выразительно поглядывая на всех присутствующих, — захваченные Элоизой специально для любимицы печенья пришлись Меропе по вкусу, но она уже успела расправиться с парой штук и теперь явно намерена добраться до чего-то поинтереснее прямиком со стола. Разбираться с этим непоседливым созданием Чарльз предоставляет Элли. Сам же он добавляет к объяснениям чеха свои:

— У нас с Томашем случился импровизированный философский диспут с романтическим уклоном. Видишь ли, Элли, наш храбрый пан Кафка после этой знаменательной ночи считает, что может играть со смертью в прятки, и, как я понял, готов делать это на регулярной основе, если только добудет себе надёжную страховку на случай проигрыша. Однако среди моих знакомых нет никого, кому действительно удалось бы обмануть смерть. Хотя некоторые пытаются.

Намёк на Тёмного Лорда Чарльз в данном случае считает совсем не очевидным: он ведь, помимо всего прочего, ещё и колдомедик, и у него имеется богатая база клиентов, причём обмануть смерть стремятся решительно все — просто не теми средствами, о которых говорит Томаш, и даже не теми, которыми интересуется Риддл.