[indent] Опять двадцать-пять. Время и место – неправильные. И дело вовсе не в Брауне, смысл в этих строчках иной. Первое давным давно надломилось вместе с юностью Бенедикта, второе по земле разбросало осколки, которыми изрезало молодость его матери. Это поместье закопало их у самой поверхности. Так что глаз не смыкай, двигайся осторожней, – закровоточат уже очень скоро, к первому месяцу осени.
[indent] Здесь, в синей акварели теней почва навсегда останется влажной. Элли, уже будучи Поттер, по праву пойдет к новому дому по этим осколкам, всякий раз обжигаясь о чувство вины, раня нежные ступни, а сентябрь будет жадно пить ее кровь. Будет напоминать ей о том, что она сделала. По крайней мере, Браун рассчитывал на это с чуждой ему мстительностью подонка. Ведьма променяла проклятье Трэверс на новое. Но она это заслужила.
[indent] Макс не мог до конца поверить в происходящее. Как Пряничная вообще могла... Мерлин. Как посмела возжелать отца Бенедикта, при этом зная о чувствах младшего Поттера к ней? В глазах Макса было в этом что-то безумно противоестественное. Некоторая навязчивая дисгармония, которая сводила с ума. До тошноты. Словно кто-то взял вазу с цветами и поставил ее у самого края стола, да так что донышко укусило границу того, где простое и понятное физическое обрывается. Оно ее и сжирает, вступая в область запредельного. Запредельного пониманию Брауна. Ему хотелось выпотрошить эту вазу, выбить из нее все дерьмо, ведь все это было так чудовищно неуместно. Этот вазон – излишне напыщенный вариант для полевого цветка, Элоизы. Вереску место на ирландских просторах, под небом весенним, в ласке майского ветра. Сорвать цветок, но ведь он же увянет. Замумифицированный гербарий за толстым стеклом – вариант Келли Трэверса, но и он, как оказалось, ничего не смог сделать с сестрицей проявившей сенсационное своенравие. А вспыльчивый Бен того и гляди, замахнется рукой, оттолкнет, и ваза в осколки. Снова осколки. Сплошные осколки. Он и так весь изнутри словно ими изрезан. Бен всегда был таким, несколько неуравновешенным паренем. Поттер младший не мог находиться в состоянии равновесия. И Брауна это притягивало словно магнитом. Бен был полной противоположностью ему самому, сонному и медлительному. Но сегодня Максу придется приложить много усилий, чтобы сгоряча не подлить масла в огонь.
[indent] Жест приглашения, нарочито театральный, выдает в Бенедикте зародыш колючего раздражения. С первыми шагами по родной почве Поттер уже ощупывает это стекло, делится им с лучшим другом. Мол, жуй, очень вкусно. Вон, посмотрите, не оно ли лезет у него изо рта складываясь в язъвительные слова? Этот вечер обещает стать гротескной трагикомедией.
[indent] – Погнали – буркнул Браун в ответ Бенедикту ступая за Поттером вслед. Уместен ли он на ужине в узком семейном кругу? Напарнику по застолью по барабану. Значит и ему все равно. Если Бенни захочет, Макс сделает все, чтобы Элли почувствовала себя не в своей тарелке, а на блюде незваного гостя. Он будет смаковать ее чувство вины как самое изысканное из блюд. И не подавится.
[indent] Элли предала их дружбу, как бы сентиментально и жалко в их возрасте это не прозвучало.

Отредактировано Max Brown (2021-08-17 00:22:55)

Этим утром, Чарльз проснулся с ощущением, что едва не забыл нечто очень важное. Свое деловое расписание он обычно превосходно помнил и без каких-либо записей, однако важное дело, предстоявшее ему и Элоизе сегодня вечером, было вне этого списка. Намечался ужин с Бенедиктом, во время или после которого, алхимик собирался серьезно поговорить со своим сыном и попытаться достичь хотя бы какого-то компромисса в личных отношениях. Помня разговор с матушкой, так и не сменившей гнев на милость, Поттер предполагал, что вечерняя беседа с Беном пройдет по примерно такому же сценарию, однако отступать от задуманного не собирался.
Но прежде, следовало заняться намеченными делами, оставив все возможные домашние хлопоты, а также организацию ужина Элли. Чарльз нисколько не сомневался, что все будет приготовлено в высшей степени безупречно, поэтому со спокойной душой отправился навестить нескольких своих пациентов, а также заглянул к Дэвиду, с которым тоже намечался деловой разговор, касавшийся их совместного и прибыльного бизнеса.

Словно по какому-то странному стечению обстоятельств, один из новых пациентов Чарльза (как оказалось) проживал неподалеку от дома его матушки. С этим человеком алхимик решил встретиться первым и направившись к нему, думал о том, что следовало бы наверное нанести Матильде еще один визит. Хотя мать была более чем крепким орешком и судя по всему, фатальное упрямство передалось как Чарльзу, так и Бену именно от нее. Но она всегда была более чем разумной женщиной и сообщение, которое Поттер отправил ей одновременно с публикацией объявления об официальной помолвке в "Пророке", должно было наконец убедить ее в серьезных намерениях относительно Элоизы. Ещинственной серьезной виной Чарльза можно было назвать излишнюю скоропалительность принятого им решения - ведь по сути дела, время положенного траура по его первой супруге еще не закончилось. Он прекрасно это осознавал, но не хотел обрекать Элли, которую по-настоящему любил, всего лишь на участь своей любовницы, пока длилось бы это положенное приличиями время. Естественно, алхимик хотел, чтобы Элоиза могла спокойно показаться в обществе, без опаски услышать что-либо неприятное или колкое в свой адрес. Ведь людям, как известно, всегда было интереснее заниматься чужой жизнью, чем заниматься собственной.

Встреча и знакомство с новым пациентом прошли ожидаемо-хорошо. Это был состоятельный американец в достаточно преклонных годах, переехавший в Лондон, чтобы быть поближе к своей дочери, которая давно уже вышла замуж за англичанина и без труда нашла себе занятие по душе на берегах Туманного Альбиона. Ранее эта леди работала в отделе мкгических игр и спорта МАКУСы и уже лет десять успешно продвигала Британско-Ирландскую Лигу квиддича. Обо всем этом, Поттер узнал в процессе осмотра и сопутствующей беседы с пациентом, который был рад поделиться своими семейными делами с новым колдомедиком. Собственно говоря, это было ожидаемо и обычно общение Чарльза с людьми, которых он лечил проходило именно в таком, ненавязчиво-дружеском ключе. Чарльз прекрасно понимал, что разговоры на приятные и позитивные темы, помогают его пациентам отвлекаться от проблем со здоровьем, а потому охотно их поддерживал, пусть даже в случае мистера Картера, был весьма далек от квиддича. Тема классического английского бокса, совершенно точно была бы куда интереснее.

После визита к мистеру Картеру, у Чарльза было около сорока минут свободного времени до следующей важной встречи, так что он решил-таки заглянуть к матушке, но не застал ее. Домашняя эльфийка сообщила, что миссис Поттер отсутствует в виду каких-то важных дел, но должна вернуться ближе к обеденному времени, которое было целиком и полностью занято. Поэтому от второй попытки сломать твердую каменную стену непонимания пришлось отказаться и заняться остальными намеченными делами. Чарльз рассчитал свое сегодняшнее расписание таким образом, чтобы визит к пациенту, проживавшему в Суррее, был последним, так что после оного можно было быстро и вовремя вернуться в поместье.
Когда Поттер аппарировал домой, до ужина оставался всего лишь час и у Элли было уже все готово. Оставалось только лишь привести в порядок себя и попытаться морально приготовиться к непростому разговору с сыном. Обычно, лучше всего собраться с мыслями, Чарльзу помогала его работа и хорошая сигара, так что известие о том, что сын пришел (да еще и не один) застало его в комнате, за прочтением очередного важного и срочного письма, которое ему доставили во время визита к одному из пациентов.

- Здравствуй, Бен, - поприветствовал алхимик своего сына, спустившись на первый этаж особняка. Он был удивлен, увидев что Бенедикт решил прихватить с собой своего школьного друга, но вида естественно не показал - возможно, так ему было проще и спокойнее? Так это или нет, еще только предстояло узнать, а пока что следовало принять незапланированного гостя самым наилучшим образом. - Мистер Браун, как поживаете? Видел ваши статьи в "Пророке"... весьма занимательное чтиво.

Чарльз постарался, чтобы тон его голоса не прозвучал сейчас недовольно или язвительно. Ради успеха "переговоров" о перемирии, следовало как можно дольше оставаться в состоянии равновесия.

Отредактировано Charlus Potter (2021-08-18 19:31:02)

Я держу удар, и спину держу,
и держу темноту внутри.
На снегу загораются алые снегири.

Бен не отвечает и выглядит так, словно дверь ему открыл призрак. Впрочем, на призрак он бы отреагировал хоть как-то – поморщился бы, случись пройти сквозь него. Элоизе же он не говорит ничего. Не улыбается, не отвечает на вопрос, не показывает радости или иной эмоции от встречи, и холодность эта отзывается в груди Элли болезненным уколом. Холод и тишина всегда ассоциировались у неё с Багровой Лощиной, местом, у которого не было ничего общего ни с Беном, ни с Чарльзом, ни с теплом, витавшим, как ей казалось, в доме Поттеров. Не случится ли так, что шлейф, тянущийся за ней из Лощины, убьёт это тепло? Отравит всё хорошее, что было между ними с Бенедиктом в детстве, в школе… Одни из самых драгоценных её воспоминаний. После школы в жизни Элоизы почти не осталось ничего хорошего и светлого, и лишь недавно жизнь снов заиграла живыми красками.

Может быть, Бен думает, что она могла сделать иной выбор? Стать «миссис Поттер» через другой брак, или не впутываться в отношения с Чарльзом вовсе… Возможно, она действительно должна была так поступить. Из уважения к памяти Дореи и к Бенедикту. Должна была, но не могла. Никто из них не мог, как бы ни противился. Элли, как и все выходцы Лощины, может, меньше всех «задетая» внешне, всё равно несла в себе некую неправильность, надлом, выпускающий тени. Она не была виновата в своих чувствах к Чарльзу, они жили в ней всегда, ютились и росли в этом самом надломе, пока не расцвели диковинным, наверняка ядовитым цветком, действующим на подсознание, заставляющим даже метку воспринимать иначе. Бен не смог бы избавиться от Дамиана так, как это сделали Келли и Чарльз. И не должен был. Элоиза бы никогда не стала просить его о подобном. Он другой – тёплый, светлый, хороший. Цельный. В Чарльзе, как и в Келли, этот надлом есть, оставалось лишь закрыть глаза на мгновение и поддаваться… Как делала Элоиза с тем, чего не желала видеть. Закрыла глаза и перешагнула мёртвого Дамиана. Зажмурилась и сбежала из дома. Не открывает глаз, когда видит метку на первой полосе «Пророка». Если бы зажмурился Бен, он бы упал. Когда-нибудь он поймёт, что её выбор был лучшим и единственным возможным для всех них. Но для него может быть лучшим исходом не узнать этого вовсе.

Вздрогнув, Элли выныривает из ледяной глубины своих мыслей, с благодарностью оборачиваясь на голос появившегося Чарльза. Холод в груди сменяется растекающимся по телу теплом, и она улыбается, глядя на него так же восторженно, как и в детстве. Чарльз не удивляется появлению ещё одного гостя и быстро прокладывает колею разговора, и узнав Макса, и вспомнив род его деятельности. Элоиза решает, что ей можно отлучиться ненадолго:
- Чарльз, проводи, пожалуйста, мальчиков в столовую, я мигом – она касается его руки и быстрым шагом удаляется вглубь дома. В кухне улыбка стекает с её лица, оставляя место растерянному, немного грустному выражению:
- Тинкер, Бен пришел с другом, нужен ещё один прибор, бокалы, салфетки – эльф кивает, тряхнув ушастой головой, и Элли, подавив желание поплескать на лицо ледяной водой, разворачивается в столовую, где мужчины уже усаживаются за стол, а Меропа нарезает вокруг них круги, пытаясь понять, кто из присутствующих более склонен делиться едой:
- Не приставай, иначе отправлю тебя на место – мягко журит Элоиза любимицу, проходя на своё место рядом с Чарльзом:
- Сегодня в меню овощной салат, чечевичный суп, говядина Веллингтон. Бен, ты так же её любишь? Макс, ты обязательно должен попробовать. Как давно мы с тобой не виделись? Чарльз, я не рассказывала, как мы с Максом в школе вместе заботились о малыше-единороге? – Элли болтает не потому, что хочет, а потому, что молчать, после ледяного душа в прихожей, ещё страшнее. Кажется, если не говорить – замолчат все и никогда уже друг с другом не заговорят. Пока Элоиза ещё не теряет надежды. Бен ведь пришел, значит, он пришел зачем-то. И Келли должен был с ним поговорить, он обещал. В поиске поддержки взгляд Элли привычно обращается к Чарльзу.

Отредактировано Eloise Travers (2021-08-22 17:02:03)

Подпись автора

[indent] Со скрипом дверь отворилась. Колыхнув складки цветочного платья первым гостем в дом ворвался уличный ветерок. Звонкий голос ведьмы раздался с той стороны пропасти. И кто же из них троих возьмет на себя роль архитектора, что примется строить мосты? Браун пока не был к такому готов. Он не поднял взгляда выше подола опасаясь, что эмоции на его лице, так же как и эти цветы расшитые бисером, танцующие вокруг лодыжек колдуньи, изогнут свои ядовитые лепестки и вырастут в гнев.
[indent] Разве ничего не взорвется? Разве они не ступят за порог – в пропасть, ведомые на искру дружеского радушия? Дракл, зачем же она так мила?
[indent] Притворившись призраком за спиной Бенедикта, Макс изнутри весь сжался ежом, иглы колючие оттопырил и принялся изучать доски под башмаками. Помнится, когда-то в юности они с Бенедиктом под одной из них спрятали клад, сейчас он уже и не вспомнит под какой именно. Наверняка заначку давным-давно порастаскали ниффлеры. Милые и забавные пушистые комки-расхитители, любители охотиться за всем что блестит.
[indent] – Элли – отозвался мужчина бегло ощупав зрением невесомое у шеи колдуньи, у ее волос и ушей. Он не хотел заглядывать ей в глаза, словно та непременно все прочтет и примет к сведению. Но выводов закономерных, конечно же не сделает. Да и не солить же ей они явились в конце-концов, какими горькими бы их ощущения не были. Возможно, кое-что все еще возможно спустить на тормозах. Во всяком случае, тяжелее всех этот ужин придется младшему Поттеру, так что Макс отступил в сторону чтобы не вмешиваться и позволить встрече некогда близких друзей произойти гладко.
[indent] Вот они стоят друг напротив друга. В другой реальности они могли бы стоять на этом же месте, каждый с другой стороны, держаться за руки и целоваться. А Браун бы хоть и фыркал насмешливо, но с внутренним ощущением правильности, цельности происходящего. Сейчас чувства притупляются о звенящую тишину. Как могло выйти иначе?
[indent] – Добрый вечер – скатывается под ноги. Куда-то туда же забивается песок, в который превратилась кровь побледневшего Бенедикта. А вслед утекла капелька затаенной надежды, что блестнув сорвалась с паутинки чтобы разбиться о хрустальное дно где-то внутри стоящего позади.
[indent] Когда Чарльз твердой поступью подобрался к порогу, Макс набрал в легкие побольше воздуха, точно в готовности тушить фитили. Тот поздоровался. Чарльз Поттер. Классика. С ног до головы и на языке. Он услышал поверхностно-учтивое, неглубокое как могила, с паузой проглотившей, вне всяких сомнений, надменность.
[indent] Брауна охватило странное оцепенение. Сцена разворачивалась в слишком нейтральных тонах. Гротескно. Фальшиво. Подобным образом складывается скучная неумелая игра на волынке. Все это казалось слишком безвкусным чтобы быть искренним, что лишь подчеркивало градус напряжения, которое каждый из присутствующих предусмотрительно припрятал в личный тайник под половицы приличия. Вежливость – продукт безразличия. Собственно, как и прощение. Зачастую людям просто становится все равно. Однако, это никак не относилось к чувствам прибывших на встречу в поместье.
[indent] Макс не мог об этом догадываться, но и Элли и Чарльз за своими масками поддерживали трепет и благодушие, как минимум по отношению к Бену, так как в отличии от Брауна они до сих пор не оставляли надежды вытащить этот фарс в формат который бы устраивал всех. И несмотря на благие намерения, без помощи магии, самой древней из всех, привести понимание в степень нормального казалось практически невозможным.
[indent] – Мистер Поттер – мотнул Браун башкой в сторону Чарльза по привычке отвечая несколько заторможенно и гнусаво – Работы на фронте хоть отбавляй. Военное время, сами понимаете. Одна новость страшнее другой... – Макс слушал свою речь словно со стороны. Она звучала так, будто была приумножена искажением мембраны телефонного аппарата, терялась в гуле нарастающей частоты, что вот-вот лопнет. Не дожидаясь опасного сигнального хлопка Макс решил сменить тему.
[indent] – Красивое платье, Элоиза. Выглядишь очень нарядной – Отчего-то ее счастливый и свежий вид отозвался ноткой печали в тоне волшебника.
[indent] После того как все заняли свои места у стола, Браун рассмотрел столовое серебро. Прежде ему редко приходилось видеть такой богатый набор трапезных инструментов. Разнокалиберные ножи и вилки с дивными изгибами и закорючками сияли на белой скатерти начищенным до блеска рядком.
[indent] Мужчина поднял нож к глазам чтобы поближе рассмотреть затейливую резьбу. Его память ремесленника напомнила магу о том, что это серебро являлось тем же самым, которое использовалось ими в этом доме, кажется... полжизни тому назад? Только в те дни на месте Элоизы восседала другая женщина. Настолько же молодая и привлекательная, хотя совсем иной породы колдунья. Обе две в глазах Брауна являлись воплощением некоторого рода неземной красоты что расцветает как раз к тридцати. Чарльз всегда позволял себе выбрать лучшее. Двуликий демон он, как день и ночь. И Луну и Солнце забрал.
[indent] – Кстати о последних новостях – волшебник прокашлялся – Не скрою, я был потрясен узнав о вашей с Элоизой помолвке – оторвавшись от разглядывания ножей, Макс перевел взгляд с Элли на Чарльза не в силах сдержать нервный смешок. В горле его пересохло – У вас ведь такая большая разница в возрасте.

Отредактировано Max Brown (2021-08-26 02:19:31)

- О, Актеон был замечательным, очень добрым и умным. В итоге его устроили в заповедник, чтобы он был в безопасности от браконьеров. Надеюсь, у него всё хорошо… - хватается Элли за протянутую Чарльзом соломинку – нейтральную тему. Она надеется скрыться за привычным щебетом, надеется, что, как и обычно, никто не будет её перебивать в «болтливом» режиме, и от неудобных вопросов получится скрыться. Они так и искрят в воздухе, словно перед грозой. И, конечно, Элоиза рассчитывает на помощь Макса, тот ведь знал Актеона лучше других и, как ей тогда казалось, тоже успел привязаться к жеребёнку, хоть и меньше это показывал. Элли хочет спросить, скучает ли Браун по малышу-единорогу (который, конечно, уже давно не малыш), но Макс опережает её. И не подхватывает пасс, а идёт в атаку. Щёки девушки трогает румянец – конечно, кто-то должен был об этом заговорить. Если их разница в возрасте интересует весь светский Лондон, почему не должна интересовать Брауна? Тем более, с учетом его профессии. И всё же, Элоиза рассчитывала, что их детские воспоминания окажутся… Более весомыми. Для неё они до сих пор таковыми являлись.

- Дело ведь не в возрасте, Макс. А в том, как мы ощущаем себя рядом друг с другом – она неуверенно улыбается, пытаясь удержать хорошую мину и трещащую по швам атмосферу семейного ужина. Сторонним наблюдателям сложно понять, каким заботливым и надёжным может быть суровый с виду алхимик. Нелегко догадаться, как его защита нужна Элли, внешне весёлой и беззаботной. А Чарльз едва ли будет распространяться о том, что уютный тёплый мир, создаваемый для него Элоизой, сумел немного пошатнуть даже его незыблемый трудоголизм. Это не уложить в слова, да им никто и не поверит. И девушка просто старается не подать виду, что Макс спросил нечто не совсем удобное. Это ведь и его поставит в неловкое положение, если ничего такого он не имел в виду. Элоиза бы ни за что не поверила, что это может быть изначальным планом. Зачем Бену и Максу обижать её?

Она с надеждой переводит взгляд на Бена, заслышав звук его голоса. Правда, волшебники живут долго. Сейчас он скажет, что поэтому разница в возрасте не так уж важна, и у них всех ещё полно времени. Что ж, Элли угадывает. Отчасти. Но продолжение фразы заставляет колдунью замолчать и опустить взгляд, крепче сжав побелевшими пальцами рукоять вилки. Бен бросает увесистый камень, но камень больно, до крови, попадает не в Чарльза, а в неё, Элоизу. Чарльз не был виновен ни в чем из того, что перечислил Бенедикт. Первый брак Чарльза может и был основан на чувстве долга и взаимном уважении, но он никогда не считал его черновиком. Был верен, делал для своей семьи всё возможное, дорожил сыном. Элли видела это, прибегая из Лощины, неотрывно наблюдала, завороженная этим контрастом. Черновиком, злой насмешкой был её первый брак, в котором одна сторона шла на поводу самых черных стремлений, а другая испугано закрывала на это глаза, пока ситуация не стала фатальной. Тот черновик был похоронен в самом буквальном смысле. И не Чарльз стремится заглушить «новым» ребёнком боль ошибки, а она. Элоиза уже говорила с женихом о том, чтобы сразу после свадьбы отказаться от противозачаточного зелья и сделать их семью полной. Но это была её инициатива. И Чарльз согласился, понимая, как важно для Элли стать матерью. Он никогда бы не позволил себе её обидеть или щедрым жестом сыпануть крупной соли на рану. До сегодняшнего вечера Элли была уверена и в том, что этого никогда не сделает её друг детства.

- Это не так просто, как тебе кажется, Бен. И один ребёнок никогда не заменит другого – говорит она непривычно тихо, с вибрирующей струной напряжения в голосе. Давая Бенедикту возможность осознать, что он только что сказал. Может быть, мужчины понять этого вовсе не в состоянии. Но раньше они с Беном говорили на одном языке, на котором Элоиза до сих пор говорит с Келли. Брат его не забыл. Почему забыл Бенедикт? Он ведь всегда защищал её в школе, прежний Бен никогда бы не позволил себе подобного. А может, ему так же больно, как ей, и от этой боли он слепнет? Отделить эмоции друг от друга в его присутствии часто бывало тяжело. Было в них что-то, входящее в опасный резонанс с её собственными. Элли и сейчас не понимает: чья это боль? Его тоска по Дорее, или её – по Меропе? Не по той, которая снуёт под столом, пытаясь определить, у кого больше шансов выпросить лакомство. По той, кого она воплощает. Чувствует ли она злость Бенедикта на скорую помолвку отца, или раздражение сидящего рядом Чарльза, а может, собственную беспомощную злость от того, что не может сделать Бена прежним? Элоиза хмурится и делает глубокий медленный вдох, как учил её делать Чарльз, когда эмоций становится слишком много. Картинка слегка проясняется, и девушка торопливо опускает руку вниз, чтобы коснуться ладони Чарльза. Пока не стало поздно.

Подпись автора

Когда Келли или Элли испытывали сильные эмоции: растерянность, смущение, гнев, - последнее, конечно, Бен наблюдал только в Келли, - их лица расцвечивались неровным болезненным румянцем. Бену, глядя на них таких, становилось жарко и больно, но сам он не обладал этой чертой. Пламя, что рождалось у него в груди, чем бы ни было вызвано, в мир не выплескивалось, скукоживалось внутри и жгло нестерпимо, лишь изредка чуть подсвечивая скулы розовым. Казалось, лучше б краснел: изнутри не было бы так горячо.
— Это не так просто, как тебе кажется, Бен. И один ребёнок никогда не заменит другого, – Элли говорит тихо, непривычно тихо, и точно струна вибрирует, завернутая в её голос.
Бен замирает на мгновение, не дыша. Был бы рыжим и тонкокожим, и краска залила бы его лицо, но нет, румянец едва заметен, хотя все в нем жарко колется чувством вины.
Он не имел в виду её. Конечно, он не имел в виду её. Не её. Не её неродившуюся дочь.
Как она подумать могла, что он о ней?! Как могла?!
Как она могла?!
- Элли, я... - начинает Бен, обернувшись к девушке, но замирает, услышав голос отца.
Чарльз говорит спокойно и точно взвешенно. Каждое слово - на аптекарские весы. Твои весы врут, папа.
Они врут.
Ты ни черта не умеешь взвешивать и подбирать слова, каждое из них точно удар ножа.
Или ты их специально вот так подбираешь?
Бен ищет силы обернуться вновь к отцу, но тело точно чужое, заржавели суставы, окаменели мышцы, и волосы на затылке поднимаются дыбом, как шерсть на загривке у разъяренного пса.
— Мой союз с твоей матерью никогда не был черновиком и кому как не тебе знать об этом. Я бесконечно ее уважал... но ее больше нет, а каждый из нас должен стараться жить так как способен.
Пальцы судорожно сжимают рукоять ножа, комкают складками скатерть. Бен опускает веки, пытаясь вдохнуть, но воздух сминается в горле, царапает, каменеет.
- Кому как не мне, отец, - произносит он с натужной болезненностью, так похоже на манеру речи Келли, хрипло, бесцветно, оборачивается наконец, поднимая глаза на лицо Чарльза.
Глаза жжёт, точно в них горячего пепла надуло.
- Кому как не мне знать, что твоим словам ломаный кнат цена. Ты уважал маму, и что же? Этим своим уважением ты пытался точно ветошью и паклей залепить дыры, оставленные твоим пренебрежением. Ты не любил маму и не любил меня. Ты вообще никого никогда не любил, и я не уверен, что ты способен. Поэтому оставь свои красивые речи для кого-нибудь, кто не рос у тебя под боком, как можно было бы расти под боком гранитного изваяния. Этого ты хочешь для своих детей, Элли? - Бен резко обернулся к Элоизе, щурясь, пытаясь удержать злые дикие слезы, уже терзающие воспалившиеся глаза.
Ему дурно и головокружительно от слов, которые он говорит. Он пришёл сюда не за этим. Он не этого искал.
Не этого ждал.
Но чего?
- Или я ошибаюсь, - севшим голосом продолжает он, вновь оглядываясь на отца, - Я ошибаюсь, и был прав в первый раз? Ты не любил маму, ты не любил меня, но теперь ты решил создать союз любящих людей. Теперь ты задумался о детях. Очень вовремя, что и говорить. Хотя, может быть, если бы ты дал себе труд задуматься о детях лет на тридцать раньше, все сложилось бы по-другому. Но что толку теперь рассуждать об этом... - голос срывается, приходится подхватывать и тянуть вверх, но леска, натягиваясь, режет ладони, она скоро порвётся, - Я только не понимаю, зачем вы меня пригласили? Ведь, верно, было бы проще, если бы я не напоминал тебе своим видом о первом опыте, не самом удачном, не том, каким можно гордиться... Но не переживай, папа, ты сам сказал, на дворе война. А я солдат на этой войне. Возможно, обоим нам повезёт и очень скоро ты сможешь зарыть такого неправильного меня рядом с мамой и полностью сосредоточиться на своей новой, правильной жизни. Уверен, в этот раз ты все сделаешь так, как надо, - стул, отодвинувшись вместе с ним, покачнулся и скрипнул, но не упал.
Упала вилка из разжавшихся пальцев, едва стукнув в столешницу через плотную скатерть.
- Элли, прости меня, - глухо произнёс Бен, в отчаянии чувствуя, что уже не может сдерживать паскудные стыдные слезы, - Это была плохая идея, приходить сюда.

Отредактировано Benedict Potter (2021-10-06 14:37:14)

Элоиза с благодарностью смотрит на Чарльза, отреагировавшего гораздо спокойнее, чем она опасалась. Она понимает, что во многом он сдерживается ради неё, стараясь не омрачать их попытки навести мосты. И принимает удар на себя, когда говорит, что это они оба задумываются о детях, когда на самом деле инициатива (как и в момент начала их отношений) принадлежала Элли. Это ей не терпится стать матерью, даже если кому-то такая спешка покажется неуместной. Дорее уже всё равно, и она успела вырастить своего ребёнка. В нынешние же времена никто не может ничего гарантировать…
- Бен! – восклицает девушка, захлебнувшись вдохом. Ей не верится. Не верится, что Бенедикт может разговаривать в подобном тоне с кем-то, тем более – со своим отцом. Бросаться обвинениями, которые самой Элоизе кажутся совершенно беспочвенными. Они ведь росли вместе. Кто-кто, а она отлично знает, что значит расти возле гранитного изваяния. В отличие от Бена, Элли выросла не рядом с этим изваянием, а внутри него. Вся Лощина была огромным, леденящим гранитным склепом. И единственными моментами, когда их с Келли согревали солнечные лучи, были моменты, проведённые в обществе Бена и Чарльза. Она не знает, как можно сомневаться в том, что Чарльз способен любить, потому что не знает никого, кто был бы способен на это сильнее. И никогда, ни разу за всю её жизнь, Чарльз не нарушил данного ей слова, начиная от обещания особенного подарка на Рождество или помощи с подготовкой к СОВ, и заканчивая их новыми обещаниями, данными друг другу недавно, но, Элли в этом уверена, столь же нерушимыми.

Девушка знает, что Чарльз любит Бена и переживает за него. Ему не нужно даже говорить об этом, Элоиза чувствует его эмоции, умеет считывать их и с эмпатией, и без. Сложные отношения с сыном Чарльза сильно расстраивают, и он хотел бы что-то изменить, но не хочет и не умеет быть навязчивым, не может выражать свои чувства открыто так, как это привыкла делать эмоциональная Элли. И Бен действительно похож в этом на Чарльза. Может, если бы он не стеснялся побежать к вернувшемуся домой отцу с объятиями (как всегда бежала к нему Элоиза), их отношения не заледенели бы, не покрылись этой колкой коркой, заставляющей сейчас Бена выплёвывать эти несправедливые упрёки.

На самом деле, эти упрёки предназначены ей, Элли. Это из-за неё Чарльз не выдержал положенный обществом траурный срок, из-за её побега из дома они съехались раньше, из-за этого же быстро обручились – Чарльз не мог позволить себе разрушить её репутацию. Да, они бы всё равно пришли к этому, но, будь у Элоизы больше выдержки… Возможно, пришли бы иначе. Более гладко. Вот только она, дорвавшаяся до исполнения своей мечты, до возможности без опаски выражать свою любовь, кинулась в омут с жадностью путника, набредшего в пустыне на оазис. Это на неё Бен на самом деле злится, даже если не отдаёт себе отчет, и несправедливо, что он делает так больно Чарльзу. Несправедливо, что Бен чувствует себя брошенным из-за неё. Нет, не только брошенным… Она распознаёт эту эмоцию не сразу, потому что сама чувствовала её всего единожды и затолкала поглубже в виду крайней её болезненности. Эмоция появилась, когда она лежала в магической больнице Зальцбурга с осознанием того, что потеряла Меропу, и никто ничего не смог сделать. Келли опоздал. Вот и Бен чувствовал себя… «Преданным».

- Б-бен, что ты такое говоришь! Мы бы никогда… - Бен отодвигается от стола, и скрип стула по полу отдаётся скрипом и болью в висках Элоизы. К лицу приливает жар – от стыда, расстройства, смущения, несогласия… Воздуха перестаёт хватать, как в тот день, когда родители узнали о них с Чарльзом и папа устроил скандал. Тогда Элли показалось, что если она не убежит из Лощины, то попросту задохнётся, потому что калейдоскоп эмоций, столь хаотичных, что она не могла отличить свои от чужих, крепко сжал ей горло. Она ловит растерянный, умоляющий взгляд Макса, которому уж совершенно точно ни к чему было всё это видеть и слушать, и бессильно закрывает глаза, не зная, что можно сделать, чтобы ситуация не стала ещё хуже. Бен едва сдерживает слёзы, и Элли тоже. Но если она расплачется – Чарльз, и без того внутренне напряженный, рискует вспылить, и тайфун, уже пронёсшийся по столовой, превратится в полноценный взрыв.
- Я… Мне нужно на кухню, проверить… Проверить… - так и не решив, что ей нужно проверить, Элоиза поднимается из-за стола и быстрым шагом выходит из комнаты, крепко сжав губы и вздёрнув подбородок, чтобы не расплакаться раньше времени. Уже в кухне она открывает кран с холодной водой и плещет ею на лицо, радуясь, что шум воды заглушает всхлипы. А ещё немного позже открывает шкафчик со своими запасами чая, чтобы чем-то занять дрожащие руки.

Подпись автора

Она поднимается на ноги, — нет, она вскакивает со стула, — и почти выбегает из комнаты, в которой на время, — разумеется, краткое, — воцаряется тишина, и в этой тишине отчётливо слышно сухое металлическое тиканье больших зачарованных часов на каменной полке.
Бен сидит неподвижно на отодвинутом стуле и смотрит на скатерть, но не видит её, не видит ничего, охваченный огнём, который постепенно начинает становиться бледным и мёртвым. Чувство вины, ударив в лицо, откатывается прочь, затем вновь возвращается — когда Бен поднимает глаза на Макса, — и снова опадает.
Ему, кажется, хотелось бы вернуть бурю, но волны вины делают свое дело, остужая гнев и обиду. Яростные горячие чувства застывают нелепыми выкрученными языками: неживое пламя, тяжёлый стылый свинец.
— Макс, — голос его почти не слышен, полустертый, серый.
Нужно уйти. Ничего здесь уже не исправить. Он видел, каким взглядом отец проводил Элли, сбежавшую в кухню от чрезмерных эмоций Бена.
В кои веки Бен позволил себе говорить о том, что чувствует, что видит, о чем думает... и что он получил? Элли сбежала. Отец сейчас выдаст очередную отповедь, и станет снова ясно, что ни черта он не понял, да и не пытался. Станет ясно, что ему это не нужно.
А что ему нужно на самом деле, Бену тоже уже ясно. Глупо было пытаться как-то изменить положение дел. Глупо было верить, будто он им важен, небезразличен, будто они... да что они могли сделать? Их отвратительный, противоестественный союз разрушил все, что ещё оставалось целым на руинах того, что так и не стало "семьёй Поттер".
В новой, которую они вместе будут строить здесь, для Бена места не предусмотрено.
Нужно уйти, — думает Бен, опирается ладонью на стол, собираясь встать, но голос отца останавливает его.
Действительно, отповедь. Разве он мог забыть?
— Я тебя выслушал. Теперь ты выслушаешь меня.
Отец говорит с ним, как с проштрафившимся мальчишкой, и это могло бы даже его унизить, могло ожечь скулы хлестким ударом, ведь Макс всему этому стал свидетелем, — да что там, отец не влепил Бену затрещину потому только, что он слишком далеко сидит, а перегибаясь через стол, у Чарльза уже не получится быть таким ледяным, строгим и безупречным.
Но Бен не чувствует унижения. Макс знает его. Макс знает его гораздо лучше отца и был на его стороне, был рядом, поддерживал гораздо чаще, чем отец. О чем разговор, отец никогда этого не делал. И не пытался. И даже будучи рядом он всегда был где-то в другом месте.
Что ж, теперь Максу пришлось увидеть воочию то, о чем прежде он только слышал, да и то обычно вскользь. Возможно, Бен ошибся, приводя его сегодня сюда... да нет, точно ошибся. Теперь уже за Максом решение — принять и вот это, принять Бена Поттера уже совсем целиком, или все же от него отвернуться, или сделать шаг назад. Слишком близко к нему стоять — то ещё удовольствие, Бен знает об этом иногда. К сожалению, знает слишком недолго.
— ...небезразличен нам обоим, что бы ты сам ни думал по этому поводу.
М, да.
— Мы хотели показать тебе, идиоту, что ты не остался один в целом свете, что у тебя есть семья. Что мы можем быть семьёй.
Поразительно. Вот Бен слышит, кажется, то, ради чего пришёл. То, о чем говорил Келли. И как это сказано?
Кажется, таким тоном предлагают на службе повышение неугодному, подразумевая добровольное увольнение или превращение жизни в ад на выбор. Чарльзу снова врут весы, хотя, наверное, нет. Наверное, слова звучат именно так, как ему нужно. Так, чтобы у Бена не осталось никаких иллюзий относительно своего места в этом доме. Разумеется, выгонять его не станут: этот альянс уже вызвал достаточно слухов и кривотолков в обществе, многие представители чистокровной знати осуждали Чарльза, ничего здесь не было неожиданного. Если он ещё вышвырнет собственного сына, наследника, все лишь усугубится. Самому Чарльзу может быть и безразличны все эти бури в стакане с чистокровными тараканами — хотя вряд ли, уж как он беспокоился о том, чтоб оказаться поближе к сакральным двадцати восьми, — но Элоизе несладко придётся, а она принимает близко к сердцу такие штуки.
Так что выгонять Бена никто не будет. Его место принадлежит ему. Строго определённое место старшего сына, который "небезразличен" двоим, нашедшим себе кого-то получше. Получше него. Получше его матери, которая умерла меньше года назад. Эта утрата была невыносима, но мог ли он догадываться, что она нанесёт ему ещё один удар?
Стой здесь, Бенедикт, молчи, либо говори о погоде. Либо убирайся вон, идиот, ты снова все испортил.
— Но оставь в покое прах своей матери и никогда — ты слышишь? никогда! — не вмешивай в это Элоизу. Потому что я готов спустить тебе многое, но если ты доведёшь её до слёз, пеняй на себя.
Бен вскидывает наконец взгляд на отца, — сухой и остро блестящий. Это он должен оставить в покое прах своей матери?
Чтобы топтаться по нему, оскверняя память о ней, мог только ее муж, который, похоже, решил вовсю наслаждаться свободой, подаренной ему вдовством.
Бен никогда не стал бы сознательно причинять боль Элли, но прямо сейчас на пару мгновений в нем вздыбливается решимость сделать это. Довести её до слёз, — там уже недолго, это будет легко, — и посмотреть, в чем же ему придётся "пенять на себя".
Что эти двое с ним делают? Им наплевать на него, на его чувства, отчего же он так легко вспыхивает, с такой трескучей болью горит, сталкиваясь с ними? Зачем это все?
— А сейчас, будь так любезен, возьми себя в руки и веди себя, как мужчина.
Да-да. Встань в тот угол, молчи, или говори о погоде. И не дай тебе мерлин вообразить, будто ты можешь говорить о том, что думаешь и чувствуешь. О том, что у тебя уже есть семья, что ты не один в целом свете. О том, что в этой семье тебя принимают таким, какой ты есть, и ныть не приходится, потому что там ты обычно счастлив. А что до выносить самого себя...
Мама ведь говорила, что Бен похож на отца, и это правда, это снова правда. В собственном счастье и собственной жизни он глух к тем, кто его окружает, если поправки не вносит любовь к ним. Выносить самого себя Бену так же тяжело, как выносить отца.
Что ж, возможно, это говорит о том, что и отцу с самим собой нелегко приходится.
Стоит ли его пожалеть? Проявить невиданное — сочувствие к тому, кто не в состоянии признать, что ему нелегко. Никогда Бен на такое способен не был, а вот Мерри могла бы, она бы оценила. Если им не нужен Бен, а нужен некий "старший сын", чтоб ему побыть семьёй, когда все отвернулись и осудили, не может ли Бен притвориться им?
Он не знает. Не знает, как долго выдержит, прежде чем его вывернет наизнанку.
Кто оценит такой поступок? Кто будет благодарен? Точно не отец.
Но, может быть, стоит попробовать ради Макса, которому на сегодня, пожалуй, достаточно неловкостей и потрясений. Ради Элли и того, что когда-то связывало её с Беном: он не уверен, что связывает до сих пор.
— Папа, — произносит Бен сухо, но без холодности.
Он чувствует, как застывшие внутри него нелепо скрученные языки гневного пламени начинают двигаться, поворачиваются точно огромные зубчатые шестерни с ржавым натужным скрипом.
— Если вы в самом деле хотели показать, что вы моя семья, то вынужден заключить: вышло плохо. Я увидел совсем другое. Но ты не переживай, я не один, у меня есть друзья, — взгляд соскальзывает на Макса и возвращается, — Так что вы с Элли можете не напрягаться, выискивая место для меня в своей идиллии, я в нем не нуждаюсь. Ты понятия не имеешь о том, что связывает нас с ней, кстати. Как и о многом, об очень многом из того, что составляет мою жизнь. Слишком поздно для тебя становиться "моей семьей", папа, но я попробую играть эту роль, чтобы снизить градус общественного осуждения. Ведь вас осуждают. Даже мне известно об этом и, как ни странно, на сей раз я согласен с большинством. Ты мог бы хотя бы год для приличия выдержать траур по маме, она была верна тебе, — вздохнув, он поднимается со стула и, расстегнув пиджак, оборачивается к Максу, — Пожалуйста, извини, ты не должен был всего этого видеть. Я схожу на кухню, помогу Элли. И давайте уже заканчивать этот фарс. Ты ешь пока, говядина великолепна, не сомневаюсь.
Он выходит, бросив на отца быстрый блестящий взгляд через плечо. В коридоре, ведущем в кухню, тихо, мягкий свет, проникающий из столовой, высвечивает лучом танцующие в воздухе пылинки и растворяется охристой взвесью. Бен неосознанно замедляет шаг, проводя кончиками пальцев по стене, затянутой горчичным шелком. Из кухни слышно журчание воды и стук дверцы шкафчика. Теперь на этой кухне будет хозяйкой Элли.
Теперь ничто в этом доме не будет прежним.
Ничто теперь прежним не будет.
Бен входит в кухню, не останавливается в проёме — в два шага преодолевает расстояние до Элли, стоящей к нему спиной.
— Элли, — произносит он мягко, радуясь, что она не видит сейчас всего, что проскальзывает по его лицу ветром: обиды, сожаления, нежности, обреченности, разочарования, досады и безразличия.
Все кончено, Элли, — думает он и не верит в то, что думает, и не верить так больно.
— Извини, Рыж, я не хотел обидеть тебя.

Отредактировано Benedict Potter (2022-01-23 19:16:43)

Под дрожащие руки Элли попадается множество пакетиков, наполненных чаем и снабженных надписями: черный байховый, смородиновый лист, чабрец, мята… Да, мята сейчас подойдёт. Ей нужно успокоиться. Элоиза глядит в одну точку невидящим взглядом, а руки действуют отдельно от неё на автопилоте: отмеряют нужное количество листьев в заварочный чайник, набирают воду в чайник побольше, касаются его палочкой… Заливая листья кипятком, Элоиза шмыгает носом, как расстроенный ребёнок. Почему всё так? Да, Бен всё ещё расстроен из-за Дореи, но ведь… Они всегда были друзьями. Неужели в нём не осталось ни малейшей способности порадоваться за неё, Элли? По большому счету, они с Чарльзом никому ничего дурного не сделали и не виноваты в своих чувствах, а Бенедикт ведёт себя так, словно наказывает её за то, чего она не в силах изменить. С точки зрения Элоизы, это чудовищная несправедливость, а бороться с несправедливостью она никогда не умела.

Кухня наполняется успокаивающим запахом мяты, Элли всхлипывает ещё раз, глядя на чайник и размышляя, что теперь делать с чаем, который ей не больно-то хочется, как вдруг со стороны гостиной раздаются шаги. Это не Чарльз – его шаги она не перепутает ни с какими другими, и ступает он чуть более тяжело.
- Бен? – спрашивает она с надеждой в голосе, но не поворачиваясь, чтобы он не увидел её слёз. Ей нужно выиграть немного времени, чтобы взять себя в руки и быстро провести ладонью по лицу, стирая с щек мокрые следы. В кухню правда входит Бен, и его голос звучит уже иначе – более спокойно, мягко, так, как он всегда разговаривал с ней. Приподнятые в защитном жесте плечи Элоизы чуть опускаются, хотя эмпатия всё ещё в напряжении, точно натянутая струна. Элли чувствует… Ей кажется, что это усталость. Усталость, растерянность, и нечто горькое, схожее с её тоской по Меропе. По несбывшемуся. Элоизе не хочется, чтобы Бен чувствовал себя так, для него она бы хотела совсем другого. И когда он произносит «Рыж», возвращая её этим в детство, в безмятежную безопасность летнего сада, на заснеженные улочки Хогсмида, за столик в «Трёх Мётлах», к горлу подступает комок, а сердце щемит от желания перенести то настроение, те эмоции, сюда и сейчас.

- Я не сержусь на тебя! – восклицает она, торопливо оборачиваясь, боясь, что Бен уйдёт, а она так и не успеет показать, как ей всё это важно. И правда ведь уже не сердится – Элоиза не могла долго сердиться, особенно на своих немногочисленных близких.
- Просто… Мне тебя не хватало, и я надеялась, что сегодняшний вечер пройдёт немного иначе – она «отлепляется» от столешницы, за которой возилась с чаем, и, в пару шагов оказавшись рядом с Беном, обвивает его руками за шею. Обнимает, как обнимала в детстве, после недолгой разлуки или просто от радости, так же открыто и доверчиво, так же до обидного по-дружески.
- Ты ведь мой друг, Бен. Мы по-прежнему можем ходить в Хогсмид, собираться втроём с Келли. Я скучаю – Элли ещё раз шмыгает носом где-то в районе ключицы Бена. Ей тяжело объяснить на словах, что Бен по-прежнему ей нужен, что в её спальне, в Лощине ли, в Хогвартсе, в Зальцбурге или здесь, стоит фигурка девочки с шишугой, что время, проведённое с ним и Келли – лучшее, что было в её детстве. Объяснить тяжело, поэтому промелькнувшие в сознании образы, воспоминания, тёплые чувства, которые они рождают в памяти Элоизы, неосознанно формируются в эмпатическое поле. Тёплое, уютное, обволакивающее, как усиливающийся аромат мяты, накрывающее их обоих и убаюкивающее враждебность.

- Хочешь мятный чай? Мята из сада, я сама засушила. Расскажи, на что ты сердишься, Бен? Раньше мы всё друг другу рассказывали. И находили выход. Помнишь, как ты злился, что у тебя не сразу получилось с боггартом? А теперь ты аврор, и для тебя это ерунда – Элли выпускает Бенедикта из кольца объятий, но не из кольца своего внимания. Улыбается, хотя голубые глаза ещё выглядят покрасневшими, пододвигает к нему полную чашку чая, а сама берёт вторую. Как это бывало десятки раз. Она обожала заваривать чай для них с Келли, а мальчики пили его, даже если не очень хотели, в знак своего внимания к Элоизе. Девушка хочет напомнить Бену, что если и есть сейчас какие-то трудности, то скоро они покажутся ему ерундой, как всегда, стоит лишь приложить немного усилий. Они с Келли всегда были сильными, решительными, и здорово со всем разбирались.

Подпись автора