К тому времени, когда в дверь кабинета в доме на руа де Севинье сдержанно постучали, Жан-Люк Трембли уже пребывал в настроение могущим соперничать в пасмурности со сгустившимися над Парижем тучами.
- Входите, - ничуть не скрывая раздражения, велел хозяин кабинета.
Дверь отворилась и вошел круглолицый молодой человек с жиденькой бородкой. В руке он держал какие-то бумаги.
- Письмо, - в привычно флегматичной исполнительности сообщил Жан-Люку секретарь, - от мадам Монтегю, месье, - после крохотной паузы понадобившейся ему для того, чтобы проникнутся назревающей в кабинете буре, уточнил молодой человек.
Упоминание мадам Монтегю, супруги посла Магической Британии в Париже, имело по истине волшебный эффект. Жан-Люк даже позволил себе сдержанно улыбнутся секретарю, хотя скорее всего, конечно, не ему, а отсутствующей тут мадам Монтегю.
Взяв конверт, Жан-Люк махнул секретаря прочь и тут же схватился за нож для вскрытия писем. Аккуратно поддетый кончиком лезвия край, одно решительное движение и нож вернулся на место. Мужчина достал из конверта сложенный в двое лист, развернул, пробежал по содержанию взглядом и тут же снова позвал секретаря, - Матье!
- Что у нас сегодня на пять часов? - поинтересовался Трембли, когда секретарь снова появился в кабинете. Жан-Люк определенно помнил, что что-то было, по всей видимости ничего особо значительного, если он не постарался запомнить, но все же стоило уточнить.
Матье, в отличие от своего работодателя не могущий позволить себе подобной забывчивости, тут же соизволил, - Вы собирались зайти к господину Моро, обсудить проблему его сына, месье.
Ах да, Моро и его нерадивые или скорее даже ни на что не годные отпрыски, это обещало очень много увещеваний, еще больше обещаний и никакого удовольствия для Жан-Люка Трембли.
- Отмени, - бросил он секретарю, потом добавил, - перенеси на другой день, пусть он еще помаринуется. Оба пусть помаринуются, быть может так от них будет больше толку.
- Хорошо, месье.
Получив та же короткое письмо-согласие навестить мадам Монтегю, Матье снова испарился, а настроение хозяина дома на руа де Севиньи посветлело на пару тонов, может не достаточно для того, чтобы разогнать серые тучи Парижа, но более чем для того, чтобы передумал увольнять наместника марокканских рудников и даже разошелся в изящном комплименте новой шляпке Исабель. То, что та самая шляпка вместе со своей хозяйкой планировала навестить подругу в Сен-Дени, что как ни возможно кстати устраивало Жан-Люка. Потому, что совершенно не требовало от него упоминать его собственные, изменившиеся планы на вторую половину дня. Не то, что в этих планах было нечто зазорное, в конце концов Лилит и Шарль Монтегю были не только его личными друзьями, но и друзьями Исабель, просто.., зачем  нагружать женщину лишней, совершенно не нужной ей информацией. Какая в конце концов ей разница, да и вообще любому какая разница, что он поменял планы. Это определенно было не чувство вины, ибо вины в нем никакой не было и быть не могло, как и секретов, едва ли его визит в посольство Британии мог бы стать секретом, не тогда, если он принесет от туда безделушки для самой Исабель. Эта была просто рассудительность и деликатность, не в последнюю очередь по отношению к планам Лилит Монтегю, или к проблеме в которой ей требовался его совет.
Засим, ровно в пять часов, поправив легкомысленно завитую, серебряную пряжку на по весеннему светлой мантии и зажав в правой руке бессменно полагающийся для подобного визита гостинец в виде наилучшего белого вина, которое могло найтись в погребе дома, Жан-Люк Трембли, ступил в плюющееся зелеными искрами пламя камина в собственной прихожей и, стоически пережив несколько секунд транспортировки по сети, ступить на мраморный пол прихожей личных апартаментов посла Магической Британии.

Подпись автора

We should forgive our enemies, but not before they are hanged (c)

Этого не должно быть, но когда на мраморном полу раздался стук каблуков, сердце в груди Трембли на миг замерло, чтобы тут же ускоренно забиться снова. Мужчина резко обернулся на звук и широко и быть может даже слишком неподдельно улыбнулся хозяйке.
Он сделал шаг на встречу женщине и нежно подхватив ее ладонь снизу, склонил к ней голову. Касание губ до кожи не более чем легкое дуновение. Признание и обещание того, что он никогда не произнесет в слух.
Жан-Люк снова поднял голову.
-  Удовольствие всецело мое, мадам Монтегю, и, если быть совершенно честным, заключается оно далеко не в чае, - его взгляд на короткий миг подхватил женский и в нем все то, о чем он не признается даже в мыслях. Погрязшие в своей чопорности англичане быть может и воспевали сдержанность и хладнокровие, но на веку Жан-Люка еще не встречалась женщина, которая всерьез была бы против того, чтобы ею восхищались и любовались. И совершенно не важно, что кто-то более циничный и ограниченный сказал бы, что все дело в том, что это лишь игра, легкая забава, которой можно отдаваться с таким упоением ровно по той причине, что никому из играющих та не грозит чем-то серьезным, будь то разбитое сердце или репутация. Для первого они были слишком умудрены жизнью, а для второго слишком сильно в браке. Каждый в своем, каждый со своей жизнью и ее обыденными проблемами.
- Как печально, - на миг придав лицу прискорбное выражение, отозвался на замечание о господине после, гость. Они были знакомы с Шарлем Монтегю так давно, что это вполне можно было назвать дружбой. Насколько такая вообще была возможна у людей подобного воспитания и характера. И тем более Жан-Люк понимал желание господина Монтегю найти себе дела где-то в Бордо, вместо того, чтобы заниматься улаживанием последних деталей приема. Не смотря на любую, пусть даже самую тщательную планировку, на финальной стадии приготовлений никак не желающих укладываться на место деталей всегда появлялось особенно много, а иметь двух руководителей там, где нужен только один, но четко представляющий что и зачем хочет, только всем во вред. И в первую очередь покою в доме. Продуманностью Шарля, там где оно касалось сохранности мира в семье, можно было позавидовать. В целом. В частностям даже Шарль, бывало, терял хватку и голову. А терять голову тоже надо было с умом.
- В крайнем случае я увижу его на приеме, - заключил Трембли, размышляя о том, что будет совершенно не обижен судьбой, если вместо хозяина на приеме его в первую очередь будет развлекать хозяйка. А он ее.
- Совершенно себя не бережет, как и Шарль. У одного из этих островов внезапно появился особо упрямый владелец, никак не желающий соседствовать с бедными тварями. Эгоизм некоторых людей просто невообразимым, -  посетовал Жан-Люк. И пусть даже в целом ему не было совершенно никакого дела до судьбы средиземноморских грифонов, Исабель бывало излишне увлекалась всеми этими перипетиями, тратя на них не только весьма приличную сумму его состояния, но так же его нервы. А это было далеко не самым приемлемым для Жан-Люка увлечением дорогой супруги, по этому он считал необходимым время от времени притормаживать испанский темперамент Исабель до угодных ему высот и направлять в более плодотворное русло.
-  Я даже начинаю подозревать, что мне придется настоять и силой отправить ее в Сен-Тропе, - закруглил тему мужчина.
- Но сейчас куда больше меня интересует, какие именно муки, помимо чая, мне приготовила беспощадная мадам Монтегю и чем именно я сегодня могу быть ей полезен?

Отредактировано Alastor Moody (2021-06-16 23:35:42)

Подпись автора

We should forgive our enemies, but not before they are hanged (c)

Он считал дурновкусием жаловаться. Он искренне верил, что брак с Исабель был самым правильным выбором, который он когда-то мог сделать. Трембли было необходимо укрепить свою позицию в Марокко и Алжире, а Беренгеры искали выход в Европу. Это была отличная сделка, но даже помимо этого едва ли можно было на что-то жаловаться. Иси была превосходно воспитана и придерживалась тех же жизненных ценностей, что и он. Им не надо было спорить ни о месте чистокровных в мире, ни о тем какие роли в семье отведены мужчине, а какие женщине. Они понимали друг друга, понимали даже тогда, когда не сходились во мнениях. К тому же Иси была не дурна собой, что по приезд молодоженов в Париж вскружил не мало мужских голов, но сомневаться в себе за все эти годы она не заставляла ни разу. А не частые интрижки самого Жан-Люка никогда не угрожали семейной гармонии.
Крепость их брака не могло порушить и знакомство Трембли с супругами Монтегю, Жан-Люк просто не был так воспитан, чтобы позволить чувствам управлять. И все же, все же.., мысли о Лилит Монтегю порой навевали на него грусть. Брак с третьей дочерью не очень влиятельных и еще менее состоятельных Блетчли был бы не вообразим, даже если бы они оба была на тот момент свободны. У Лилит не было буквально ничего, что могло оправдать такую свзяь и все же, все же, иногда он не мог отделаться от мысли, что предпочел бы огненному характеру и обоянию Иси, сдержанную харизму Лилит. Сколько лет они не были знакомы, но это очарование не проходило, быть может даже крепло.
- Вы заставите меня начать ревновать ко всем остальным французам, Лилит, - полу серьезно обмолвил Жан-Люк, - я думал, говорить вам комплименты, позволено только мне.
Хотя, конечно, он не претендовал даже на это. Ревновать к Лилит Монтегю, требовать от нее признания своей исключительности в ее жизни, означало бы не только нарушить баланс в этой игре полу признаний, но так же нанести ей оскорбление. Исключительной была сама Лилит, а он лишь наслаждался ее обществом.
Галантно склонив голову, Трембли опустился с другого края тафты.
- Мне довелось быть знакомым не с таким уж большим количеством ваших соотечественниц, мадам, чтобы я мог подобное утверждать, - мягко возразил мужчина, позволяя глазу скользнуть по хозяйке и тут же уйти к крохотному, но от того не менее чудесному внутреннему садику. Еще одному доказательству исключительности Лилит, - Что до вас, - мужской взгляд вернулся к женщине, - я все еще собираю факты.
Со свойственной англичанам прагматичностью, Лилит почти тут же приступила к делу. Она говорила, а Трембли улыбался, еле приметной, практически не существующей улыбкой. Были ли у этой женщины вообще недостатки или одни лишь достоинства?
- Это разумная идея, мелочи забываются, акценты остаются. Мы ведь хотим, чтобы о приеме говорили еще долго, - ему не должно было быть дело до приема Шарля, какая ему выгода в том, удастся ли он у английского посла, вот только дело было далеко не только в Шарле. Он не мог позволить, чтобы хоть что-то пошло не так у Лилит.
- Фламель? - по настоящему пораженный ходом мысли мадам Монтегю, воскликнул он, затем улыбнулся, - Я просто не могу не преклонить перед этой идей голову. Если получится, говорить об этом будут везде.
Уникальность мысли, самой собой, включала в себе столь же уникальные проблемы с ее осуществлением. Адрес алхимика, при этом, Трембли казался самой маленькой из них.
- Знать не знаю, но думаю, мог бы навести справки, - вдумчиво поделился с хозяйкой Жан-Люк, - Но помимо, нам, - опять это нам, всегда и везде это нам, но от него становилось лишь теплее на душе, - будет необходимо найти убедительные аргументы принять твое приглашение и для него самого.
А это пожалуй будет требовать куда больше средств и усилий, он просто не имел достаточно информацией, чтобы более менее правдоподобно оперировать домыслами о то, что именно мотивировала векового алхимика.

Подпись автора

We should forgive our enemies, but not before they are hanged (c)

С Шарлем Монтегю он, скорее всего, нашел бы общий язык в любом случае. Нынешний посол Магической Британии в Париже принадлежал к тому типу дипломатов с которыми были приятно иметь дело, даже когда интересы ваших стран и ваши личные мнения различались в корне.  Он не антагонизировал оппонента даже если сидящее по ту сторону Ла-Манша министерские чиновники пытались заработать дешевые очки раззадориванием исторически сложившейся антипатии к соседям у себя на родине. Он понимал, что дешевые трюки и мимолетно тщеславные интересы очередного восседающего в кресле Министра совсем не равнозначно заботе об интересах самой страны и их верноподданных. С ним можно было работать, похвала, которую Жан-Люк Трембли был готов дарить далеко не каждому из приличного числа дипломатов с куда более внушительным послужным списком и чего уж там, родословной.
Быть может и  не смотря на все, что их раздело, пусть это будет куда более низкое происхождение или британские маньеризмы, и даже последующее попутствие браку дочери с маглорожденным, они могли сблизится с англичанином и на человеческом уровне, вполне достаточном, чтобы назвать их отношения дружескими.
Все это могло быть, но случилось бы без сомнения куда позже, если в свое первое назначение в Париж, Шарль Монтегю не взял с собой и свою молодую супругу. Бенефис Лилит Монтегю в Парижском свете вызвал оживление и пересуды далеко не благосклонного характера. Миссис Монтегю не вписывалась и о ней говорили, достаточно много и громко, чтобы Жан-Люк успел о ней наслышать еще до того, как супругу молодого советника Британского посла представили ему лично. Лилит Монтегю оказалось совершенно не такой, какую Жан-Люк успел себе вообразить по пересудам. Разговоры сплетников создали в его голове образ костлявой, грубоватой молодки со столь типичным для англичан лошадино вытянутым лицом, вот только лицо у нее было приятно округлое и еще не растерявшее почти детскую пухлость. Неопытным ребенком она была и в том, что касалась выхода в свет, особенно в столь придирчивый и заносчивый как тот, кто обитал в лучших домах Парижа. И все же в молодой мадам Монтегю было нечто почти неощутимо импонирующее Жан-Люку и он взял молодую пару под свое крыло.
- Они подумают лишь то, что думают уже много лет, - мужчина отзеркалил улыбку Лилит и чуть склонился в ее сторону, будто собираясь сообщить ей секрет, - Что вы мастерски пользуетесь моими искренними симпатиями к вам обоим.
Его личное расположение к чете Монтегю было не возможно скрыть и он это и не пытался. Он даже ничуть не сторонился помочь карьере Шарля там и тут, а в последствие и заручится его поддержкой там, где оно касалось, той капли влияния, которую он имел при выборе следующего посла в Париж. Он предпочитал работать с тем, кого знал хорошо. Он предпочитал это вдвойне, когда ситуация по ту сторону канала все сильнее накалялась и грозилась расплескаться обжигающими каплями и на континентальную Европу.
Мужской взгляд задержался на женском лице. Годы отсекли лишнее и сделали ее лишь краше. Зрелость ей шла куда больше молодости. Именно ее зрелость, ее собранность и целеустремленность, ее отточенные годами ценности, принципы, ее жесты, ее голос и мимика, все сделали ее в его глазах безупречней. Благодушная симпатия, появившаяся к Лилит в их первую встречу, с годами окрепла и проросла, разгораясь внутри приятным, крепким огнем чувств куда более сильных и изредка, совсем не часто, в моменты похожие на этот, прошивающих насквозь и оставляющих с легким, не то приятным, не то ровно наоборот, покалыванием неутоленного голода.
По губам Жан-Люка скользнула небрежная улыбка, он легкомысленно мотнул головой и снова выпрямился, - О чем еще можно думать в вашей исключительно компании, только о вас, мадам, - признание, если его хотеть слышать. Шутливое, слегка рискованное замечание очень старых друзей, если хотеть слышать что-то совершенно иное. -  Нашему времени не хватает женщин, да и мужчин с чистотой вашего взора и крепостью ваших убеждений.
Они играли в эту игру слишком много лет, они умели с изяществом обходить все ловушки и капканы. Они были хорошими, давними друзьями.
Он с вниманием, чуть склонив голову в бок, выслушал план мадам Монтегю о привлечении известнейшего алхимика и дослушав до самого конца, благосклонно закивал.
- Теперь понятно, от куда мой милый Шарль черпает вдохновение в переговорах с особо упрямыми оппонентами, - одобрил он план Лилит.
Посохи и давно умершие волшебники Жан-Люка не интересовали. Он жил настоящим и в настоящем, но улаживание вопросов куда более важных и актуальных чем те, которые сегодня пыталась решить Лилит Монтегю требовало вникать даже в то, что было ему совершенно чуждо и даже дико. Информация лишней никогда не была.
- Что еще известно об этом друиде, его деяниях или хотя бы раскопках? - поинтересовался француз, начиная легонька барабанить пальцами ухоженной ладони по краю тафты на которой они сидели.

Подпись автора

We should forgive our enemies, but not before they are hanged (c)